— А поаккуратнее было нельзя?! — спросил Ильин, глядя на брошенное в траву изуродованное тело и на тянущийся к нему длинный кровавый след (я всю дорогу тащил боевика за ноги). — В упор небось стреляли?
— Мы здесь ни при чем. Он в последний момент гранату на себя активировал, — пояснил я.
— Надо же! И средь них, оказывается, герои встречаются! — подивился судмедэксперт.
— Просто он прекрасно знал, ЧТО его ждет в случае поимки, — по-кошачьи фыркнул Логачев.
— А стало быть, служил когда-то или у нас, или в ГРУ, — добавил я.
— Ты забыл о морском спецназе,[12] — напомнил Васильич (в далеком прошлом — боевой пловец).
— Не-а, не забыл, — покачал головой я. — По параметрам не подходит. У боевых пловцов громадный объем грудной клетки. Вот как у тебя. А у него обычный. Сейчас, конечно, уже трудно разобрать, но я-то видел его при жизни. Причем вплотную, глаза в глаза!
— Жаль, от лица ничего не осталось, — вздохнул Ильин.
— Ну почему же. Есть еще словесный портрет, — возразил я.
— Где?! — вскинулся полковник.
— У меня в голове. На зрительную память, слава богу, не жалуюсь. Плохо, что художника с нами нет…
— Ошибаешься, — улыбнулся Петр Васильевич. — Я, естественно, не Глазунов, но немножко рисовать умею.
— ??!!
— А чему ты удивляешься? Ведь ни мы, ни наши родители даже не подозревали, КЕМ нам придется работать. Ты, Дмитрий, насколько мне известно, закончил с отличием музыкальную школу по классу фортепиано. Тебя прочили в будущие Рихтеры. А я готовился к поступлению в Академию художеств. Однако жизнь распорядилась иначе… — Полковник встряхнул головой, отгоняя воспоминания, и вежливо обратился к судмедэксперту: — В первую очередь займитесь, пожалуйста, нашим «героем». (Сексот обождет, не к спеху.) Выжмите из него максимум возможного. А я, со слов Дмитрия, попробую воспроизвести его («героя») физиономию… Эй, прапорщики! Отнесите падаль в мобильную лабораторию!..
