Творческое наследие Б.Ф. Поршнева и его современное значение | страница 31
Другими словами, суггестия как инструмент дистантного воздействия навязывает «сшибку» торможения и возбуждения в отличие от интердикции, которая способна вызвать лишь их инверсию.
Дипластия, по Поршневу, — необходимейший элемент генезиса второй сигнальной системы, речи-мышления и собственно психических процессов. Поэтому и недопустимо, по мнению Поршнева, употреблять термин «психика» по отношению к животным. Предложенную схему реконструкции генезиса психических процессов он подкрепил обобщением имеющихся филогенетических и онтогенетических данных, то есть этнографических сведений о наиболее примитивных племенах, с одной стороны, и сведений о начальных ступенях развития ребенка, с другой. Все эти данные подтверждают фундаментальное значение дипластии как исходного пункта речи-мышления.
Значение дипластии для психологии двояко.
С точки зрения логики, дипластия — это абсурд. Признание ее исходным пунктом развития речи-мышления приводит к выводу о втором (наряду с систематическим умерщвлением себе подобных) фундаментальном отличии неоантропа (то есть человека) от остальных животных: люди — единственный вид, способный к абсурду, а логика и синтаксис, практическое и теоретическое мышление являются результатом длительного и сложного процесса превращения абсурда в свою противоположность, результатом «дезабсурдизации абсурда»,[86] «растаскивания» дипластии.[87]
С точки зрения физиологических процессов, дипластия — это эмоция.
Дипластия как навязанная «сшибка» возбуждения и торможения вызывает «потрясение». Именно из этого исходного «потрясения» и выросли все человеческие эмоции, а потому:
«В строгом научном смысле у животных нет эмоций. Просто у них в качестве неадекватного рефлекса (следовательно, тормозной доминанты) нередко фигурируют подкорковые комплексы, являющиеся по природе более или менее хаотичными, разлитыми, мало концентрированными, вовлекающими те или иные группы вегетативных компонентов. Это люди, наблюдатели, по аналогии с собой трактуют их как эмоции. Такой взгляд, отрицающий явление эмоций у животных, необходим, если мы, с другой стороны, восходя к истоку эмоций у человека, обнаруживаем у него вначале не „эмоции“ во множественном числе, но единую универсальную эмоцию. Лишь с развитием неоантропов эмоция подыскивает „резоны“ и соответственно разветвляется: эмоции поляризуются на положительные и отрицательные, расчленяются по модальности, наконец, получают детальную нюансировку».