Нюра берет мальчика на руки.
- Меня стыдить нечего, - говорит она. - Сами б постыдились!
- Ты, Нюра, подпишись, - говорит Абношкин, тяжело дыша, - вот здесь...
Нюра смотрит в ведомость. Мальчик смотрит на меня. Шулейкин смотрит на Нюру, и Мария Филипповна смотрит на Нюру, и Виташа...
- Нет, - говорит Нюра, - пятьдесят не подпишу. На тридцать подпишу, а на пятьдесят - нет.
- Ты, Нюрочка, давай, давай, - подмигивает ей Мария Филипповна.
- Нет, - говорит Нюра, - на тридцать подпишу...
А мальчик вертится у нее на руках, и белые рыбки плывут куда-то за спину... Мы выходим на улицу.
- Вот кулачка-то!.. - говорю я.
- Какая же она кулачка? - говорит Виташа.
- Пять человек ее уговаривают, а она...
- Когда жрать нечего, не пощедришься, - говорит он шепотом. И оглядывается на остальных. Но остальные не слышат. - У них колхоз с войны всё не оправится...
Мы идем по Васильевке. От дома к дому. Абношкина совсем одышка замучила. Он идет всё медленнее. Все молчат. Не очень это веселое дело ходить вот так по дворам.
- Словно побираемся, - говорю я Виташе.
- Тшшш... - Он оглядывается. - Ты что, ополоумел?
Мы поднимаемся на крыльцо. И тотчас дверь распахивается.
- Здорово, Настасья, - сопит Абношкин.
- Здорово, старый черт, - говорит Настасья и ведет нас в избу. - Всё ходишь? Всё в карманы глядишь?
- Да что вы, Настасья Иванна, - говорит Мария Филипповна, - не надо его обижать.
- Ты бы уж помолчала, пионерка брюхатая! - говорит ей Настасья.
Она стоит перед нами, маленькая, смуглая, давно уже не молодая. Руки на груди сложены...
Мария Филипповна стоит красная вся. Действительно живот уже заметно выпирает из-под пальто. И красный пионерский галстук выбился на воротник...
- Умора, - шепчет мне Виташа, - пионерка беременная...
- Ты, стало быть, Настасья, знаешь, зачем мы к тебе? - говорит Абношкин.
- Уж мне ли не знать, - говорит Настасья. - Первый раз, что ли, ты ко мне, старый черт, приходишь? Партизан...
Абношкин садится к столу. Расправляет ведомость.
- Ну что я тебе платить буду? - говорит Настасья. - Ты подумал?
- Надо, Настя. Подпишись, и всё тут.
- А в сорок первом, когда я тебя, раненого, прятала, ты в глаза смотрел, - говорит Настасья, - а теперь-то не глядишь...
- Ну ладно, ладно, - бормочет Абношкин.
- Стыдно тебе, да?
- Ты подписывай, - говорит Абношкин, и толстое его лицо словно плачет.
Она подписывает, не глядя на лист.
...Мы прошли уже по двадцати избам. Скоро и конец. Я иду по Васильевке, а лица, лица, лица мелькают передо мной... и пальцы, которые коряво держат ручки, и желтая помятая ведомость, по которой эти ручки бегут неохотно.
