В тёмном, как и все остальные, окне второго этажа три раза призывно мигнул свет, и очередь подвинулась на одного человека. «Так вот, значит, как это происходит»,- сообразила С.. Она почувствовала, что такого рода знание даёт ей больше права стоять этой очереди, но вместе с этим она почувствовала и пропасть, разделяющую её и их - дело даже не в её неполных тридцати годах и не в полной ненадобности учиться. Она увидела свою одинокую фигуру со стороны и с нарастающим страхом поняла, что смотрит не своими глазами. Кто-то, знающий гораздо больше и о целях её появления, и о том, что ей нужно делать, даже, возможно, о том, что делать ей разрешено, а что - нет, внимательно смотрел на неё из глубины темной улицы. С. резко, насколько хватало воли, повернулась к темноте лицом и увидела фигурку, пришедшую в движение, едва она коснулась её взглядом. Фигура двигалась к ней, и это был я.
* * *
В то же время, но уже летним, на худой конец, майским днем, я и С. сидели на одной из четырёх скамеек, доступных по краям асфальтированной и, судя по экстерьеру, захолустной площадки. С. держала на руках грудного ребенка, с которым «нянчилась» - гладила по голове. Ребёнок был не её - так она подрабатывала. В описываемый момент в нашем разговоре создалась натянутая пауза - я не мог, во-первых, вспомнить, когда я связался с С., а, во-вторых, отличить детали истории нашего знакомства от другой подобной истории (так, например, мать С., как и мать «подобной», жила где-то в области, и я, пытаясь вспомнить квартиру С., ассоциировал её либо с той, «подобной», либо вообще с другой, которой не было места в реальности, кроме того, героинь обеих историй звали одинаково, они даже внешне различались лишь манерой одеваться, прическами, и, немного - цветом волос, что, с одной стороны было удобно, но с другой - ещё более перемежало ассоциации).
- Слушай, С, меня что-то замкнуло, я что, не заходил к тебе, когда мы ездили с тобой к твоей матери?
- Да нет, ты на остановке ждал, пока я сумку собирала.
Так было уже лучше. Пока мы шли ко мне, я уже разделил в уме Сысерть и Богдановичи, и, опираясь на это различие, разделил и истории. Оказывается, я совершенно не знал С., вернее, обладал о ней ложным знанием, прописывая в свободные места памяти дубли из другой истории.
Уже позже, дома, когда С. слишком долго не появлялась в постели после того, как вышла на кухню, я долго шарахался по полутемной, огромной и, казалось, пустой квартире, наконец, с трудом нашел её - стоящей у рассветающего окна и, разговаривая с ней, начал к ней прижиматься, вдруг неожиданно получил словесный отпор - не в том смысле, что она прогоняла меня, нет, она, вместо того, чтобы возбуждаться от моих слов, отвечала на них - пусть даже и согласно, но в её фразах было рациональное зерно, более того, в них оказывались интересные наблюдения касательно как меня, так и её, и мне невольно приходилось прислушиваться к словам всё более удивляющей меня, и, как следствие, кажущейся всё более незнакомой и чужой С.
