Боги с хохоту давятся, а от этого давление,
И ангелы падают, потому что бесятся.
Еще недавно был день рождения.
Все было отвратительно, но прошли месяцы.
И вот, когда нахохлился и озяб
Образ жизни, выжатой, как полотенце,
Как иллюзии, уходят друзья,
И остаются подруги и абстиненции.
И, стоя перед богом в костюмчике чистеньком -
Не то сперматозоид, не то - флюид,
Константин нерешительно становится мистиком:
На женщин то не тянет, то не стоит.
3.
Константину сорок, и неудивительно. С ним
Здороваются бессмертные и по улице идут.
Константин совершенно не соответствует действительности,
Хотя действительность пытается соответствовать ему.
С другой стороны, между приступами лени,
Он способен пить месяцы напролет.
Бывало, напишет несколько стихотворений,
Потом, бывало, приятно удивлен...
Ведь Константину достаточно посмотреть в зеркало,
И с Семи Печатей спадает сургуч...
Даже Боги затыкаются - если вдруг заперхали.
Воистину, Константин велик и могуч.
В остальном жизнь протекает в борьбе с похмельем,
Внешне непримечательная, как кот в мешке:
Константин по обыкновению что-то мелет,
Или намазывает на булку печеночный паштет.
А за Константином - охота или неохота,
Его то премируют, то менты пасут,
Его принимают то в халате, то за идиота,
Но никто не может осознать его суть.
И от этого Константин одинок и бледен,
Ранимый, если угодно, и трогательный такой:
Он взмахнет рукой ,и планета сбрендит,
Но он никогда не взмахнет рукой.
Конечно, иногда он машет руками,
Но с целью, понятной лишь ему одному:
Его убеждения тверды, как камень,
И хуй чего хорошего он сделает кому.
Он лучше будет ползать в разрушающейся квартире,
Где его шкафов и стульев вторая родина,
Будет считать, что он непонятый лирик,
Болеть душой и переживать расстроено...
Все пройдет - и печали, и истины,
Все умрут кругом, и над мертвым миром
Будет ходить Константин и насвистывать,
Грустно, как раньше ходил по квартире.
ПОСЛЕДНИЙ КОНСТАНТИН
Медленнее нейтрона и элементарнее, чем Ватсон,
Только сильнее их обоих опух
Константин идет на кладбище сдаваться
Мысленно перебирая рисовую крупу.
Восприятие давно выставляет за порог,
Задом повернулась головы избушка
И останавливаются, открыв в изумлении рот,
Биологические часы с поехавшей кукушкой.
Выражение лица меняется отчаянно:
То слезы из глаз, то улыбка из губ,
Будто на улице Малышева печали и
Радости попадаются на каждом шагу.
Больше и не хочется скакать себе по полю
И в глаза красивые убежденно врать,
Глаз и нету, вроде бы, и часы-то пропили,
