Урки тут же начали рвать на себе робы, кидать кепчонки об пол и иными способами впадать в истерику. Но организовались гораздо быстрее наших, у них — вековой опыт выживания в стае.
Издалека, краем глаза я все время наблюдал за ними и видел, как блатные подхватились, загомонили и двинули к нам всем кагалом.
Правильно Щука сказала — гоблины…
* * *
Мы схлестнулись на середине казармы.
Может, на войну это было и не слишком похоже, разве что на какие-нибудь доисторические сражения, когда противники выходили стенка на стенку, ухватив наперевес ржавеющие железяки и шипастое дубье. У уголовных оказалось припасено очень много всяких заточек, ножичков, самодельных кастетов и прочих подручных приспособлений.
Очень быстро пролилась кровь, я сам видел, как солдату Щелкунчику воткнули в живот заточку, «пиковину», выточенную из арматуры. Тощий Щелкунчик, скорчившись в три погибели, покатился по полу воющим клубком, пятная кровью идеально выскобленные плиты пола. И все началось всерьез, стало действительно похоже на поле боя…
Шум, крики, гвалт, матерные проклятия на десятке языков сразу, в горячке схватки невольно переходишь на родной язык, это я давно замечал…
Наших бьют! — лозунг старый, бывалый и неистребимый, как политиканы при демократиях.
Наши быстро сориентировались и похватали пластиковые табуретки, выстроенные вдоль двухярусных коек. А драться любыми подручными предметами всевозможной конфигурации — это еще из курса молодого бойца-десантника…
Сам я не стал хватать табурет, просто рванул чье-то полотенце, на ходу обмотал его вокруг запястья левой руки, получилось что-то вроде щита, против ножей и заточек — очень удобно. На левую принимаешь, а правая — наготове, тут как тут, родимая…
Всеобщая свалка выплеснула меня прямиком на Бутона — вот он, голубчик, мне и попался, есть справедливость, есть… Толчок, удар, захват, рука на излом — и поплыл наш Бутоша белым лебедем по сточной канаве, полетел так же гордо, как фанера с пропеллером, подавшаяся из Суходрищенска до Парижа, бывшей столицы бывшего государства Франция…
Краем глаза я успел заметить, как неподалеку от меня на Щуку навалился какой-то детина, объемный и землистый, словно всю жизнь жевавший геномодифицированные дрожжи. Она грамотно впечатала ему ногой в солнечное сплетение, но вес, весовые категории слишком разные, хоть и согнулся, но все равно навалился, припечатал к полу, сдавил ручищами горло…
Откинув кого-то скользкого, я рванул к ней на помощь, но не успел. Меня опередила Капуста, здоровенная бабища, одни груди по пуду весом каждая, отчаянная лесбиянка и лихая артиллеристка-наводчица. Она с легкостью сковырнула детину, застыла на мгновение, примеряясь, потом высоко подпрыгнула на ногах-тумбах и рухнула на него всей массой и плотностью, как мегатанкер на тощий ракетодром колонистов. Мне показалось, я даже расслышал за общим гвалтом, как захрустели у амбала кости. И еще показалось, Щука заметила мою попытку взаимовыручки, блеснула в мою сторону острой, белозубой улыбкой…
