Я сделал предложение, она согласилась. Мы с ней устроили небольшую шаманскую свадьбу. Ящик вытатуировал на моем запястье бабочку, а на ее запястье – маленького напуганного хорька, поднявшегося на задние лапки.
С незнакомого номера недели через две мне пришло сообщение: “Я наконец играю в оркестре”. Я хотел сохранить номер, но передумал, стер и тихо про себя улыбнулся. Думаю, он все же нашел свою дорогу.
Зрение ко мне так и не вернулось до конца. Оно стало даже хуже, чем до ритуала, пришлось покупать более мощные очки. Но это было все же лучше, чем полностью ослепнуть, а я не видел абсолютно ничего первые два дня и уже начинал бояться, что это останется навсегда. Утешал себя тем, что по крайней мере ко мне вернулся цвет волос.
Северного сияния над Латвией мы не допустили, но какое-то влияние наш несостоявшийся ритуал тем не менее возымел: магистр Годманис покинул пост. Я прочитал об этом в газетах. Мне было одновременно и грустно, и хорошо.
– Я знаю, как остановить кризис, но мне не дали этого сделать, – сказал магистр перед уходом.
И это было, конечно, печально, но я надеялся, я верил, я знал: на его место придет новый магистр, и он уж что-нибудь точно придумает, он-то уж как-нибудь разберется, а я помогу, как смогу, если смогу.
И даже не я, а мы.
– Мы! – говорил я.
Мы собирали новый круг.
– Мог бы и раньше спросить, – пожала плечами Марго. – Я же тебе говорила, я нормально только с шаманами могу общаться. Я знаю всех шаманов в радиусе пятисот километров, если не лично, то хотя бы косвенно.
– А координаты?
– Имеются.
Мы собирали новый круг. Вначале нас было двое, потом трое, пятеро, шестеро. Многие отказывались, однако я ездил по Латвии, навещал уставших от жизни, ушедших в себя, уединившихся шаманов и рассказывал им о ритуале. Некоторые соглашались. Иногда не сразу, но соглашались.
– Еще один. Теперь нас восемь, – сказала Марго, повесив трубку. – Не знаю, что ты там уж ему рассказал, но он с нами.
– Говорил одну правду, – улыбнулся я. На моей ладони копошился маленький беспомощный мохнатый комочек, тыкался носом в палец и неловкими движениями слизывал с него капельку молока.
Я гоняюсь за призраком. Нет никакого Песьего Беса, никакой страшной болезни, никакого врага. Как говорила Нина, нет вообще никакого добра и зла, нет ни света, ни тьмы. Есть только один выключатель с двумя позициями, и нажимаем на него не мы. Если в хороший год растет много пищи, то плодятся травоядные, появляется больше добычи для хищников, и хищников тоже становится больше. В неурожайные годы травоядные вымирают и уменьшается число хищных: таковы природные циклы. Цепочки из рождения, учения и разрушения, непрерывно следующие одна за другой, сложные сети цепочек, накладывающихся, наслаивающихся друг на друга, вплетающихся одна в другую. За каждым разрушением следует новое рождение, за каждым рождением – новая жизнь.
