– А враг может такие удары наносить?
– Ну, где как. В разных играх по-разному…
– А, допустим, в нашем мире?
Отец снова покраснел и почесал затылок.
– К нашему миру это никакого отношения не имеет. Это я так, к слову. Игры – это просто игры, причем тут реальность?.. Вот вчера: заинсталлировал одну стратегию новую, так там с рунами непорядок, использовали оригинальные из футхарскского алфавита, а смысл не продумали. Где ж это видано, чтобы Терс обозначать усиление защиты, где ж это видано?..
– Паап! – заныла стоявшая в дверях Нина. – Не начинаай…
Отец обернулся, посмотрел на нее.
– Нельзя вот уже батьке под старость лет почудачить немного, – улыбнулся он.
– Ты, сколько я тебя помню, всю жизнь чудачишь, – заметила Нина, усаживаясь за стол.
– Вот еще! Шаманство – это очень серьезное занятие, если ты об этом. А вот твоя эта эволюция как раз и есть…
– Ты начни еще отрицать эволюцию!
– А ты знаешь, что до нас уже четыре цивилизации было и наша – пятая?
– Не было до людей никаких цивилизаций!
– Было! Лемурийцы были, атланты были!
– А я говорю, не было!
– А ты докажи!
– А ты сам докажи!
Ссора у них, как обычно, выходила милая и душевная. Пока они пытались разрешить вопросы мироздания, я отправился в комнату паковать Жезл Северного Сияния. Закрутил в три слоя материи, потом на всякий случай своей футболкой обернул, прочитал защитный заговор и только тогда положил в рюкзак.
Отец спокойно воспринял сообщение о нашем отъезде. Предложил, конечно, остаться еще ненадолго, но у Нины самолет, а у меня племя и один экзамен не сдан, и какие тут могут быть разговоры. Отнес вещи наши в машину, какие-то курения в комнате напоследок зажег. Сидели, уже в куртках, готовые к отъезду, и что-то невнятное по Дискавери про африканскую саванну гудело, и как-то немного тоскливо было.
– Ну, пора уже, – сказал отец, в очередной раз посмотрев на часы. – Пойду машину заведу и прогрею, а то морозно.
И ушел.
Нина поднялась с кресла, прошлась по комнате. Фотографию старую с полки взяла, рассеянно посмотрела. Зачем-то рукой по стене провела.
– Мне кажется, я сюда больше не вернусь, – тихо сказала она.
– Он тебя любит.
– Я знаю. Но мне все равно так кажется.
– Ватрушек тогда своих поешь хоть напоследок. – Я попробовал улыбнуться, но не вышло.
Нина взяла ватрушку и, давясь, откусила.
– Я тоже… – сквозь еду проговорила она. – Тоже его очень люблю.
И сжалась, и тихо заплакала. Надо было, конечно, по-братски ее обнять, но я не стал. Иногда лучше один раз стихийно, сильно, страшно выплакаться, чем потом постоянно вспоминать и переживать, выплакивать чего-то маленькими порциями, по чуть-чуть… Я вышел в кухню, выпил стакан воды и почистил стеклышки в очках, а когда вернулся в комнату, Нины там уже не было.
