хлестать меня по щекам — бах, бах, бах! — своим непоседливым, гибким, веселым пенисом.
Клеант, устрашающе общительный, волосатый, как медведь, американец с кустистыми бакенбардами и жутким шрамом, результатом падения с мотоцикла, спросил меня, готов ли я проглотить нечто, названное им с людоедским смаком «фаджсикл». Не зная, что это такое, но испуганный его интонацией, я отказался.
Был еще египтянин — двадцатилетний студент Кембриджа, имя которого мне так и не удалось разобрать (Сулиман? Солиман? Соломон?), с которым я занимался оральным сексом, несмотря на его ужасный насморк. Был Эдуард, двадцатишестилетний сотрудник журнала для геев, с изящными перепачканными чернилами пальцами и ласковыми карими глазами, выражение которых очки скорее подчеркивали, чем скрывали. Мы с ним встречались трижды — добротный, нежный, можно сказать, общепринятый секс, ничего эксцентричного… Восемнадцатилетний Ашиль, типичный попрошайка с Левого берега, который немного напоминал Ральфа Макавоя, если смотреть на него, прикрыв глаза, но совсем на него непохожий при взгляде в упор, имел наглость сказать мне после часа рьяного секса: «Ah, vous aytres Anglais! Quelle tristesse dans la plaisir!»[118] Был Ян, двадцатишестилетний житель Ливерпуля, один из тех обладателей пивного живота, для которых существуют только соккер, снукер и газета «Сан»[119] и который, бывая трезвым, вел себя так же, как представители других национальностей, напившись в стельку. Я встретил его в кафе, где он никак не мог объяснить потерявшему терпение официанту, что хочет чашку чаю «Эрл Грей»; секс с ним был брутально английским, но вполне удовлетворительным. И была Консуэло из «Берлица» — просто так, от нечего делать. Уайльд был прав. Женщины — холодная баранина.
Был болезненный, с визгливым голосом двадцатилетний Мод, парень, которого на самом деле звали Роджер, очень женоподобный, фактически трансвестит, хоть и не носящий юбку, гораздо более сексуальный в одежде, чем без нее, поскольку его бледный член был не больше свистульки.
Был Айвор, пожилой лысый балетоман из Южной Африки, сопровождаемый потрясающим любовником-греком. Меня, естественно, привлек именно любовник — девятнадцатилетний Яннис, ради которого я готов был терпеть несносную болтовню Айвора на террасе «Флоры» (я с тайной радостью наблюдал, как Яннис все больше мрачнеет от бесконечных «Расскажи Гидеону», на каком великолепном концерте Питера Пирса[120]
