— Шерше ля фам! Ищите женщину! Какая банальность. — хлопнул себя по коленям Трифонов.
— Что будем делать, Александр Иваныч?
— Поедем на квартиру покойного Зибирова. Я, Рогова и Куприянов. Дымба остается здесь с участковым, Купченко сопровождает труп на вскрытие.
В квартиру попали случайно. На звонки дверь никто не открывал. Вызывать слесаря без санкции в час ночи было глупо. Искать участкового смысла не имело. Пришлось бы откладывать работу на утро, но выручила тонкая подошва туфелек Наташи Роговой. Она почувствовала какой-то твердый предмет под ногой, приподняла коврик, расстеленный перед дверью, и увидела связку ключей.
— Вот почему их не нашли в карманах повешенного, — деловито заметил Куприянов.
— Это не ключи, Семен, это след, — возразил Трифонов. — След, оставленный убийцей. Намеренно оставлен. Много ли людей ты знаешь в Питере, кто прячет свои ключи под ковриком?
— А если он положил ключи для человека, которого не смог дождаться? — спросила Рогова. — Для любимой девушки, например.
— Ключи оставил под ковриком какой-то молодой человек.
Все оглянулись. Дверь квартиры напротив была открытой. На пороге стояла немолодая женщина в махровом халате.
— Вы очень шумите.
Куприянов подошел к женщине и предъявил свое удостоверение:
— Мы из милиции. Ищем вашего соседа. Дело не терпит отлагательства.
— Я сама его сторожу уже несколько дней. Вот вышла на шум, думала, что вернулся Шамиль с компанией.
— Сторожите? Он вам нужен?
— Мне передали для него письмо. Сказали, будто срочное. Приносила какая-то девушка. Не застав его, позвонила в мою дверь и попросила передать конверт Шамилю. Отказать было неудобно.
— Письмо у вас?
— Да. Шамиль так и не появился.
— А что вы скажете о молодом человеке, который положил ключи под коврик?
— Я его видела часа через два после того, как мне оставили письмо. Мыла полы в коридоре, услышала, что дверь хлопнула. Посмотрела в глазок. Вижу, какой-то мужчина запирает дверь Шамиля. Потом нагнулся, положил ключи под коврик и ушел. Я не придала этому особого значения. Решила, что ключи молодому человеку доверил хозяин.
— Как он выглядел?
— Трудно сказать. У нас парадное темное, окошки грязные, маленькие. Высокий, худой, лет тридцати пяти. Ничего особенного, что может застрять в памяти.
— У него были какие-нибудь вещи? — спросил Трифонов.
— Нет, вещей не было. Папку он держал. Старая такая папочка, картонная, с тесемочками, для бумаг. Очень пухлая. Такие в архивах на полках хранят. И еще что меня удивило. Только сейчас поняла. В тот момент не успела осмыслить, а сейчас вспомнила. Молодой человек был в кожаных перчатках. Это летом-то. Может, больной?
