У края глинистой косы, надев высушенные ветром штаны, Саша, «утопленник», отломав от дерева белохвостого орлана две палки, подпрыгивая, совершает какой-то шаманский ритуал:
Острым взглядом цель я выбрал,
Выбрал цель я без пощады,
Как орел, вперед метнулся,
Словно гром с небес я грянул…
– Ки-ик! Ки-ик! Ки-ик! – трижды громко вскрикивает он пронзительным голосом бьющего в цель белохвостого орлана и вдруг – это видно при повторном просмотре – весь превращается в острый комок атакующей птицы, покрытой непробиваемой оболочкой перьев…
Брайан изумленно смотрит на него: тот по-прежнему стоит у дерева белохвостого орлана, но уже не поет и не кричит. Он отматывает изображение назад – и ясно видит – вот же – человек превращается в белохвостого орлана, бьющего в цель. И тогда он нажимает на перемотку в третий раз и смотрит туда, куда был направлен удар человека-птицы: это буровая.
И когда он ударил – ее не стало. Птицы, сидящие на ее арматурах, лишившись удобного насеста, недовольно галдя, слетели… К сожалению, больше он ничего не успел снять. Он опять отматывает назад… Впрочем, какой смысл? Трет себе глаза и смотрит вдаль: буровой нет. Над тем местом, где она была, еще вьются птицы, но сама буровая исчезла…
Брайан чувствует, что его начинает бить дрожь, он несколько раз сильно сглатывает, смотрит на Сашку с необъяснимым страхом, садится на корточки. Неожиданно на глаза навертываются слезы, и одна слеза, не удержавшись, скатывается по сухой щеке, оставляя влажный след…
Федька в Валиной квартирке выходит из облупленной ванной – счастливый, в одних трусах, с длинной царапиной на плече и множеством мелких царапин на груди и на руках (продирался через камыш). Весь исцарапанный, но абсолютно счастливый – согревшийся и чистый. Согревшийся! И чистый! И живой.
На столе возле кровати стоит початая бутылка водки, лежат остатки еды, шкурка колбасы, надкусанный помидор.
Сквозь открытое, как всегда, окно вдруг долетают звуки грубых, тяжелых шагов.
– Кто это? – мгновенно меняется в лице Федька.
– Да свои кто-нибудь, – говорит Валька.
Кто-то стучит в дверь нужника и слышит в ответ старушечье:
– Погодь, погодь…
Федька вспоминает и смеется.
– А пугливый ты ста-ал, мой голубок, вредно тебе это. Не влезая в твои дела говорю… – вдруг припечатывает его Валя.
Протопав по полу босыми ногами, Федька не реагирует, сует что-то в рот со стола и – рраз! – к Вальке на постель.
Она изумлена:
– Ты чего? Опять туда же? Час назад неживой человек был…
