– Федь, – вдруг говорит Сашка, который до этого безучастно стоял в стороне. – Вы тут возиться будете весь день. Свези меня на тот
берег.
– Да ты чего? – сразу взбычел Федька. – Толку от тебя и так нет, так тебе еще на тот берег…
– Там деревня наша, – трогательно говорит Саша. – Где мы с Валей родились, выросли. Детство наше.
– Что за деревня?
– Дак во-он дома.
– Дома вижу. Называется как?
– Деревня.
– Но названье-то есть у нее?
– А так деревней и называется, – подтверждает дядя Игнат. – Это он верно говорит. Сами себя так и зовут: деревня.
– А у тебя там родня, что ль? – спрашивает Федька.
– Сестра там, Надя, братья двоюродные…
– Давно не видал?
– Да уж лет десять… Как мама умерла…
– Ну ты даешь – говорит Федька. – Все с птичками перекликаешься. А родню – десять лет не видал… Хотя – ты ж не пьешь…
– Свези, Федь…
– Да чего парня томить, давай я свезу, на своей, – встревает дядя Игнат. – Понадобится – крикнем. Или я мигом подскочу. Тут – близко.
– Да хрен с ним, вези. Я его в магазин хотел послать, да он все равно все напутает.
– Я вон лучше свою старуху пошлю. А без него мы быстрей управимся, – по-мужицки рассуждает дядя Игнат.
– Поезжайте!
– Пошли! – командует Игнат Саше.
Идут по берегу к старой «казанке», Игнат отталкивается веслом, дергает стартер мотора – и через полминуты они уж на том берегу.
– Ты только не уходи далёко, – говорит дядя Игнат Саше, уезжая. – Чтоб не искать тебя, такое дело…
Саша выходит на берег, и первое, что он застает: «час шепота ив». Прекрасные, могучие ивы полнятся ветром. Тень. Он садится сначала в тень. Обнимает худые колени, слушает птиц в шуме листвы… Именно здесь, в «деревне» на острове, с ним начинают происходить странные вещи: он то проваливается в прошлое, то выныривает в настоящем; иногда об этих разрывах времени можно судить по характерному звуку – то ли «короткого замыкания» в мозгах, то ли рвущейся пленки, после которого все, что он видит, выглядит как старые, потрескавшиеся черно-белые фото прошлых лет; потом его опять «перемыкает» – и он выныривает в цвет, в настоящее; а иногда вообще время смешивается, особенно когда речь идет о каких-то общих местах, которые он и в прошлом, и сейчас мог/может видеть, – тропинке, прудике, траве, и нельзя сказать, кто это видит: он – мальчик или он – взрослый человек.
И так он сидит-сидит в траве под ивами, глядит на дом матери.
И здесь впервые – «тр-рррр» – как будто короткое замыкание у него в голове – и то же пространство – «деревня» (три избы с постройками), ивы, берег – все это черно-белое. Тот же «час шепота ив». Он слушает звуки многоптичья и шумного прибоя листьев в этот час дня. Возле дома показывается женщина с мальчиком – и он будто видит себя маленького с мамой. Заходят в калитку. Где-то трактор захлебывается рокотом. На рыболовецкой тоне улов: мужики тянут сеть, полную осетров… Как в кинохронике: вроде те же, наши лица-то, но все равно – другие. Сильнее, веселее. «Тр-ррр!». И все обратно – в цвет. Ни трактора не слышно, ни рыбаков не видать. Пусто кругом. Лист ивы. По листу ползет сбитая ветром пчела.
