Он чуть не запутался ногой в кусте боярышника. Не падать. Удержал равновесие и побежал быстрее. Скоро все это остановится, застопорится, как время, темное, несущееся по его сосудам. Он ощущал неизбежность этого — страшный механизм, крошечной шестеренкой которого он себе казался: танцующая на ниточке марионетка. Мчась все быстрее, он пытался понять, почему его новое, отравленное одиночество отдаляло его от товарищей, от девушки, от университета, от комиссариата. Неужели вся его жизнь сведется к регулярно совершаемым кощунствам? Пытал же он того паренька — без всяких угрызений совести, даже не задумываясь о том, что делает. Просто работа. Покончит ли он с ней когда-нибудь?
Он остановился перед хижиной. Сел на корточки и по-крабьи подполз к фасаду. Прижав голову к стене, вслушался. Целую вечность он просидел, навострив уши. Ни малейшего шума внутри. Он вошел.
Он уронил противогазовую маску. Слабый запах жженой резины коснулся его ноздрей. Огонь. Потушен. Он растоптал холмик сухой золы. Вокруг очага — четыре темные деревянные стенки, меж плохо прилегающих досок там и сям возникали светлые точки. В дальнем углу — зияющее отверстие, по росту ребенка. Кто-то сумел в него протиснуться. Он лег на живот и медленно полез в дыру, сначала голова, потом туловище. Застряв, перевернулся на спину, высвободил одну руку, потом другую и ладонями оттолкнулся от стены. Тело продвинулось вперед!
Шорох, тень, затем ослепивший его сильный свет. Стоящий человек направил фонарь ему в глаза. Сейф потянулся к оружию — напрасно. Человек поднял руку и выстрелил.
Первого мая, через неделю после того «несчастного случая», Рашид Хшиша, Рыба и я навестили его в больнице. Рашид Хшиша чувствовал свою вину перед Сейфом. Он считал — и вполне обоснованно, — что вытянул из него, да еще за его же собственные деньги, часть души. Чем дальше, тем с большим трудом Рашид Хшиша и Рыба терпели общество Сейфа — столько он нес в себе неутолимой ненависти, приобретенной в бригаде по борьбе с бандитизмом. Его даже прозвали Циртийским Палачом. К тому же Сейф с крайне недовольной физиономией выдавал им месячное содержание, разлетавшееся дымом от ядовитых сигарет. Раздув из какого-то пустяка несправедливую ссору, два бандита затем изгнали его из общества, проведя форменный судебный процесс по обвинению в явном отсутствии солидарности (отказ выдавать деньги на анашу) и тщательно скрываемой трусости (страх перед возможными последствиями слишком опасной дружбы). Когда Мураду и мне после слушаний сообщили о приговоре, нам оставалось только подчиниться. Между прочим — об этом я узнал в кафе, — Сейф считал, что мы были участниками судилища и приняли сторону его обвинителей, поэтому два месяца не подходил к нам.
