— Он на грани исчезновения, — сказал я, уставший от нереальности ночи.
Когда я расскажу эту историю Мураду, он точно отдаст концы. Впрочем, никто не поверит, что человека могут застрелить за то, что он читал Гомера.
— Отпусти его, — приказал Сейф, — это студент.
— Под твою ответственность, — сказал полицейский, который теперь смотрел на меня как на шутника. — Вы свободны, господин придурок.
Я встал со стула и отряхнул брюки от пыли.
Вокруг гудел комиссариат. Плохо выбритые, плохо одетые типы сновали взад-вперед, словно жертвы какой-то странной болезни. Законы механики, заставлявшие их перемещаться во всех направлениях, были для меня по-прежнему непостижимы. Казалось, они копировали то, что делают обычные люди. Работали. Что-то обсуждали. Допрашивали. Стучали на старых пишущих машинках. Они были в аду. Знали они об этом? А пчелы в ульях, беспрерывно занятые своим насекомьим делом, отличают жизнь от смерти? Понимают, что именно заставляет их танцевать?
Целый Стикс нечистот катился по бесчисленным коридорам недремлющего хлопотливого муравейника. Сточные воды хлестали в комиссариат. От едкой вони у нас перехватывало горло. Мы перешагнули издыхающую реку. В другом конце коридора, у выхода, мы смогли дышать. В открытых дверях кабинетов все так же бесцельно двигались огромные тени.
— Тебе крупно повезло, — сказал Сейф. — Еще немного, и ты очутился бы в следственном кабинете.
Я содрогнулся.
Сейф пригласил меня выпить кофе.
Ночь, словно морская волна, окутывала нас зеленовато-синим покрывалом. Несколько сотен метров от комиссариата до кафе мы с Сейфом прошли в молчании. Сейчас Цирта была совершенно безопасна. Присутствие другого человека плотиной перекрывало поток моего воображения. Я спрашивал себя, не пригрезилась ли мне казнь безумца и то, как он искал древний порт, Итаку, — в нашем пропитанном Историей городе такая эрудированность ох как подозрительна. Но нет: человек, уверенно и звучно шагавший рядом, своим присутствием удостоверял, что это было, скреплял печатью реальности эту историю — нашу историю, что разрасталась, как раковая опухоль, захватывала живое тело и создавала там город, мимо которого давным-давно проплыли тяжелые облака, забыв его накрыть.
В моем сознании боролись две гипотезы. Первая — чистой воды выдумка; в лучшем случае кошмар, в худшем — помешательство. Вторая — строгая истина, безупречная, выношенная, совершившаяся; мы были ее мелкими винтиками, частицами, высвобожденными неким магнитным полем, расщеплением атома. Какой-то враждебный народ некогда подверг нас бомбардировке из пункта X. Кроме шуток, я не думаю… я не находил иного объяснения. Может, я повредился в уме? Судите сами. Меня зовут Хосин, я студент Циртийского университета, до недавнего времени работал в гостиничном предприятии «Хашхаш», у вонючих мошенников и компании, на здоровье не жалуюсь, если не считать легкой склонности к паранойе. Друзья у меня такие: поэт по имени Мурад; майор спецслужб, поджидавший меня в одном из притонов Верхней Цирты; фараон, палач и друг животных; город — капризный, подлинный, фантасмагорический, юный, древний, мятежный, рабски покорный, красивый, безобразный одновременно… сбиваюсь… Ночь, ни на что не похожая, ее творец не иначе как наширялся колумбийским крэком… Господь собственной персоной, одетый славой, как карамель шоколадом, водопадом обрушивался на свое творение. Я богохульствую, моя мать об этом кое-что знает… я устал… мозг вытекает у меня через ноздри. Кафе. Дошли наконец.
