Пёс Одиссея | страница 6



По свидетельству автора, она основана на реальных фактах, как и весь событийный слой романа, касающийся новейшей истории Алжира.

Баши взыскателен к себе: покинув страну, он не считает себя вправе писать о том, что происходило там после его отъезда, называя условия своего существования в эмиграции «благоприятными и недоступными для многих моих друзей».

Ведь они остались в Цирте, а кому как не Салиму Баши известно, какова хватка у этой жестокой и коварной богини.

Салим Баши

Пёс Одиссея

Оливье Тодду

I

КРЕПОСТЬ, ощетинившаяся шаткими домами, острыми краями крыш, где колышутся огромные белые, красные, голубые, алые куски ткани, то растворяясь в небе, то вырисовываясь на фоне облаков, пестрая ветошь непокоренного, несломленного города, строящегося и в то же время лежащего в руинах, — Цирта сияет, господствуя над бескрайними просторами суши и моря. Под лучами солнца, льющимися сквозь шерсть и лен, сбегают вниз багрово-красные брусчатые террасы, исхоженные не одним поколением крикливых женщин, легкомысленных жен, а еще тех, кого отвергли мужья, и они не знают, что ждет их впереди, вдов, которым не дает покоя плоть, чахнущая у них между ног, девушек, нежно проводящих рукой по юной груди, наливающейся под взглядами самцов, уставших подплывать то к одному заду, то к другому, будто к корме корабля, без всякой надежды взять его на абордаж, разве что в тумане их влажных сновидений, мужчин, напоминающих галеры, — их посадка на мель страшна до озноба, они тащатся боком, по-крабьи, засунув руки в карманы, где пусто, как и у них в головах, по мощеным улицам Цирты, мрачные, словно пещеры, смотрящие на океан снов — последнюю надежду рода людского, истязающего себя своими же бичами.

Здесь еще помнят о великой чуме, занесенной испанскими пленниками, и о тифе, носите ли которого, вши-храбрецы, во время второй великой бойни столетия отправились сражаться на дорогах Европы. Одно только море позволяет узникам города уповать на то, что когда-нибудь они избавятся от трехтысячелетнего кошмара, порожденного тяжкими раздорами. Вторжения иноземцев, опустошения, восстания и погромы пометили красным историческую память народа, который сделался так боязлив, что украдкой следит за расположением созвездий, пытаясь узнать по ним о грядущих бедах.

Даль и ширь, щедрый дар аквамариновых масс, завораживают, словно заклинатель змей; покорные, они расползаются в иные пределы — неведомые земли, новые миры, представление о которых не затеряется ни на поверхности, ни в глубинах сознания — в той темной области души, где сплелись узы родства, первые встречи, античные ценности и где закон отцов не был начертан клинописью.