Нужно было защитить наши неокрепшие головы от дурного глаза: он мог навлечь ужаснейшие беды на неосторожных и прекрасных молодых людей, достигших вершин красноречия, зенита (арабское слово!) интеллекта, акме (не знаю, греческое, что ли) умственного развития. Злые языки шептали, что целью этого замысла было прежде всего убрать подальше студентов, взбудораженных чуждыми культуре наших предков идеями, напичканных словами на «изм», а то и с эгалитаристскими замашками — чтобы не осквернять заразой мирно спящий вот уже три тысячи лет город. Я, Хосин Благонареченныи, в сей двадцать девятый день июня лета Господня igg6-ro вместе с поездом угрожающе накреняюсь ко второй из этих двух гипотез.
Для вящей уверенности и, видимо, для профилактики правители страны сочли за благо сделать прививку противоядия, схоластики, дабы надежнее задушить всякий прогресс в куриной заднице. В течение двадцати лет, урожайных, как те семь тощих египетских коров, раздавалось карканье новых докторов правоведения — людей, пожалуй, добродетельных; они долго спорили о природе пола у мужчин и пришли к справедливому заключению: разумнее будет их кастрировать. Что же касается женщин, то они, по мнению наших добрых врачевателей душ, потихоньку исчезнут сами собой. Как ни странно, эти великолепные идеи, по-видимому в зародыше пребывавшие в умах большинства наших сограждан, встретили широкое одобрение. И теперь все почем зря режут яйца друг у друга, восхваляя Аллаха и его благодеяния.
В Циртийском университете есть свой вокзал. Примерно без четверти десять Али Хан, наш преподаватель литературы, увидел, как поезд подошел к платформе. Он выронил напечатанный на машинке листок. Лекция или заметки к какому-то роману. Какая разница! «Ничего не выжмешь из этой неуклюжей прозы», — подумал он. Наклонившись, поднял с пола страницу и убрал ее в папку. Прошелся по маленькой комнате, которая служила ему кабинетом. У стены на козлах стоял верстак, заваленный книгами — раскрытыми, отложенными в сторону корешками вверх, стоявшими, раздвинув страницы, на обрезе, верхом одна на другой, стиснувшими друг друга в объятьях и не умеющими слиться. На полу в шахматную клетку по прихоти некоей спонтанной геометрии были разбросаны папки, карточки и конверты, однако в уме Али Хана они стояли прямо, как вехи, указывавшие ему путь через лес знаков, слов, большей частью зачеркнутых, недописанных фраз. Легким и точным движением он перешагнул через бумаги, обогнул какую-то рукопись, в которой не хватало страниц, и направился к свету. Большие деревья качали ветвями, и ровный шелест листьев почти заглушал чириканье воробьев.
