— Вот-вот, с детства. Ты и запуталась в них, как рыба в тенетах.
— Что же делать? Как старый волк — нырнуть под флажки?
Старушка опять засмеялась тихо:
— Можно и так. В волка, что ныряет под флажки, охотники не стреляют.
Маргарита почувствовала, как пот выступил на спине: «Что за бабка такая? Что это за деревня?»
Тем временем бабулька, снова удивляя свою гостью, вынула откуда-то — наверное, из кармана — деревянную черную трубку и кисет и принялась выгребать из кисета, выскребая его по углам, остатки табака и вздыхать, что табачок закончился, вот и на одну трубочку не наскрести. Маргариту эта трубка почему-то развеселила, хотя бабка была странной, очень странной.
— У меня есть сигареты, — сказала она старушке. — Сигаретный табак подойдет для трубки?
— Подойдет, отчего же не подойдет…
Ловко разломив сигарету, бабулька набила трубку, прикурила от свечи и выпустила облачко дыма, смакуя:
— А ты, значит, тоже покуриваешь?
— Да, вот, — замялась Маргарита. — Жизнь такая… Пыталась бросить, да не получилось…
— А это потому, что на самом деле ты не хотела бросить. Ну, так какая же такая жизнь завела тебя в леса дремучие, в чащобу непроглядную?
Маргарита вздохнула. И рассказала, как приехала к тетке на дачу подлечить душевные раны, собраться с мыслями и попытаться придумать, как жить дальше — да и заблудилась.
— Так ты вон откуда идешь! Далеко… Ну, ничего…
Сова завозилась, захлопала глазищами, распушила перья, хлопнула пару раз крыльями и успокоилась снова. С печи послышалось звонкое «мяу», показались сначала два светящихся зеленых глаза, а затем и обладательница этих глаз — большая черная кошка, спрыгнула на пол, еще раз сказала «Мяу» и прыгнула на колени к Маргарите, мурлыча, свернулась клубком и прикрыла глазищи.
— Эва! — удивилась старушка. — Никогда к незнакомым не шла, это тебе знак добрый.
— Что за знак? — Маргарита гладила кошку и чувствовала, как слипаются глаза.
— Знак добрый, — услышала она шепот. — Прорвешься, как волк за флажки. Будет тебе удача. Только не бойся — за флажки…
Маргарита посмотрела на кошку — та открыла глаза и снова их закрыла, мурлыча при этом так звонко, что мурлыканье ее отдавалось вибрацией в руке. «Удача? Хорошо бы…» Она подняла глаза на старушку, чувствуя, что уже спит, и что глаза у нее открыты только потому. что не успела их закрыть, уснув мгновенно. Пол качнулся, она чуть не упала с табурета, сова опять хлопнула крыльями, а свеча затрещала, рассыпая искры, и на миг перед Маргаритой предстало видение: вместо старушки перед ней сидела за столом розовощекая темнобровая молодица лет двадцати, с зелеными глазами и русой косой, в сарафане и вышитой рубахе, и смеялась беззвучно, скаля ровные белые зубы. Не то что бы она была ослепительно красива, но ни один мужчина — ни безусый юнец, ни зрелый муж — не удержался бы от соблазна хоть попытаться поцеловать ее в румяные сочные губы, даже и ценою жизни, не говоря уже о пощечине, потому что пощечина стала бы наградой — прикосновением руки к щеке, почти лаской…
