— А... Ну, это уже полбеды.
— Вы упрекнули моих бойцов, — продолжал Момыш-улы, — в плохой разведке. Они не виноваты. Виноват я.
Генерал вопросительно посмотрел на него, как бы ожидая, что же еще скажет комбат, и тот глухо закончил:
— При постановке задачи батальону я упустил из виду, что «противник» может применить хитрость, в частности, завлечь нас в ложные окопы.
— У меня к вам, товарищ старший лейтенант, больше вопросов нет.
— Разрешите мне, — обратился комиссар полка.
— Пожалуйста.
— Я хочу отметить только одно обстоятельство. Все бойцы, товарищ генерал, отнеслись к учению по-деловому, серьезно, понимая всю ответственность предстоящих боев с фашистами.
— В чем это выразилось?
— В той деловитости, с какой подгонялось снаряжение, проверялось оружие, а главное — в том настроении, которое владело каждым бойцом.
— В каком именно настроении? — не унимался Панфилов.
— Да вот, например, — улыбнулся Логвиненко, боец Фролов. Сидит, осматривает винтовку и говорит соседу: «Я был неплохим бригадиром в колхозе, а теперь понимаю, что мне великое дело поручили — защищать Родину. Дело, конечно, нелегкое, так ведь нам самая трудная работа всегда по плечу. Справимся».
— Хорошо сказал, правильно, — скупо улыбнулся Панфилов.
— И все бойцы так думают, товарищ генерал, — добавил Логвиненко.
Солнце поднялось над горами, и его горячие лучи пронзили воздух. Звенели на все лады птицы, и у всех, кто был сейчас с генералом, тепло и радостно стало на душе от этого солнца и света, от зелени и гомона птиц, а главное — от простых, полных глубокого смысла слов, сказанных Иваном Фроловым.
Панфилов, помолчав, повернулся к Момыш-улы и проговорил:
— Да, «противник» у вас оказался не на плановом месте, и он правильно сделал. Но бой навязывать ему надо было в назначенный приказом срок. Выполнить приказ при любых обстоятельствах — закон для советского командира. Так и запомним.
Как только генерал обратился к нему, Момыш-улы встал. Ему вспомнился только что совершенный марш по крутым скалистым склонам, по каменистому ущелью, которое и завело их в сторону. К тому же эта непроглядная ночь, когда так легко теряешь ориентировку. А генерал, словно угадав его мысли, неторопливо продолжал:
— Все будет: и овраги, и взорванные мосты, и хитрый злобный враг с ложными маневрами и позициями. Но вы обязаны обеспечить выполнение приказа в назначенный срок. Вы — командир, советский командир!
Панфилов с силой подчеркнул последние слова, будто хотел навсегда запечатлеть их в умах своих подчиненных. Он шагнул к замершему строю, но, что-то перерешив, опять обратился к Момыш-улы:
