– Однако я в первый раз имел счастье так близко видеть его сиятельство господина московского военного генерал-губернатора, – произнес Максин по уходе графа.
– Что же, тебе лучше стало? – засмеялся Булгаков.
– Не лучше, а все-таки… высшее правительственное лицо в государстве… и с бланками.
– С какими бланками?
– Бланки имеет. Один только генерал-губернатор во всей России их имеет.
– Зачем ему бланки? – загорячился Булгаков.
– А вот зачем, – внушительно и авторитетно отвечал Максин, – по этим бланкам он может в Сибирь сослать.
– Так он тебя и без бланков сошлет. Скажет: Петр Алексеевич, надоел ты всем в Москве, – ступай ко всем чертям! Ты и пойдешь…
– Ну, не говорите!
– Да и у Иверской есть такое заведение, так там без всяких бланков сошлют.
– Верно, сошлют! Но там с проволочкой. Судить будут, а этот подмахнет бланк – завтра ты уж на этапе. Мне один знакомый чиновник из управы благочиния сказывал, что недавно такой случай был…
Кончался вечер, сонный лакей Мардарий провожал гостей, и в «Субботник» заносятся следующие стихи (Б. Н. Алмазова):
У Щученко в доме,
В час заката звезд,
В память по Содоме
Был великий съезд.
Трезвый и степенный
Собирался люд.
Был тут Келль почтенный,
Максин и Шервуд,
Петя Безобразов,
И толстяк Борис,
И Борис Алмазов —
Все перепились.
Лонгинов Михайло
Капли не брал в рот,
Видно, он…
Потихоньку пьет…
А Алмазов Борька
И Садовский Пров
Водки самой горькой
Выпили полштоф.
Костя ключ от шкафа
Часто доставал
И изделья Яффа
Пил и одобрял,
Максин от коньяку
Вовсе не был пьян, —
Спиртового лаку
Требовал стакан…
Михаил Ефремыч,
Русский соловей,
Врачевал их немочь
Песенкой своей.
И под звуки арий,
Отягчен вином,
Между тем Мардарий
Спал глубоким сном.
Очень жаль, что стихи из «Субботника», как имеющие частный характер, не могут быть напечатаны, а есть прекрасные.
К осени Александр Николаевич окончил новую пьесу «Не так живи, как хочется» и прочел ее в первый раз Кружку у себя дома. Этот вечер останется мне памятен до конца моих дней. После чтения Пров Михайлович мне сказал, что получено из Петербурга разрешение дебютировать мне в его бенефис в пьесе M. Н. Владыкина «Образованность».[98] Не только поступление на сцену, но и дебюты были тогда обставлены большими затруднениями, и если мне позволили дебютировать, то только во внимание к просьбе Прова Михайловича.
Я думаю, ни один дебютант не в состоянии отчетливо передать тех чувств, которые овладевают им при первом выходе на сцену. Какой-то особенный страх, рябит в глазах, руки делаются совершенно лишними, лучше когда бы их на этот раз не было. Все это я испытал в полной мере, несмотря на то, что роль знал, как «Отче наш», и готовил ее под руководством всего нашего Кружка.
