— увы, это было прямым проявлением монархической идеологии, связывающей идею государственности с персоной царя.
Отсюда и та ненависть к царям, которая и стала привычной традицией для значительной части образованного общества, еще начиная со времени Павла I.
В то же время, недоимки по подушной подати, скопившиеся в основном на массе беднейших поместий, достигли к концу XVIII века порядка 10 % годового государственного бюджета — т. е. приблизительно той же величины, что и задолженность государства перед иностранными кредиторами!
Начиная с Екатерины II, правительство всерьез заинтересовалось возникшей проблемой. В ответ на опросные листы Вольного Экономического Общества уже в 1767 году из Переславльского уезда Рязанской губернии сообщалось: «Здешние места многолюдны, и по многолюдству уповательно: что больше земледельцов в работу годных, нежели земли удобной к деланию». Аналогичные сведения пришли из Рузы, Вереи, Коломны, Владимира, Гороховца, Юрьева-Подольского, Суздали, Шуи, Костромы, Любима, Кинешмы, Ростова-Ярославского и Романова на Волге.
По тогдашним агрономическим оценкам, при трехпольной системе земледелия на одно крестьянское «тягло» (в традиционном смысле слова — супружеская чета с некоторой помощью менее трудоспособных членов семьи) полагалось порядка 15 десятин пахотной земли (десятина — чуть больше гектара); это была классическая, названная позже «трудовой», земледельческая норма того времени.
Павел I поставил задачу обеспечения этой нормой всего крестьянства. Предварительные расчеты показали, что это — чистейшая утопия: практически было невозможно обеспечить и 8-ми-десятинную норму.
Тем не менее, убийство Павла 11 марта 1801 года положило конец планам грандиозной аграрной реформы. Какого характера это была бы реформа, об этом свидетельствуют шаги, предпринятые Павлом перед гибелью.
Не случайно современники постарались, чтобы о павловском правлении сохранились исключительно нелепейшие анекдоты. Павел действительно правил с необузданностью, не слишком подобающей мудрым государственным деятелям. Но будто бы Петр I, которому он подражал, был лучше!
На самом же деле, решения Павла хотя и поражали смелостью и лихостью, каких не было ни у кого из последующих российских властителей вплоть до октября 1917 года (не случайно аналогии с Павлом I возникли в оппозиционной прессе в первые недели большевистского правления!), но мотивы его действий были предельно ясны. «
