Нет, не вчера — далеко, далеко в прошлом лежит его детство. За многими перевалами. Мурат рано распрощался с ним. Была хмурая осень, когда он отошел от ребячьих игр. Отец возил сено, скошенное на равнине за Тастумсыком, и брал сына с собой. Зимой, когда окреп лед, на озере Жандыз рубили камыш. Конечно, Мурат сам не мог рубить, он собирал срубленное отцом. По ту сторону Жандыза, сливаясь вдалеке с возвышенностью, распростерлась широкая равнина Итолген, и над этой равниной нависла тяжелая, сине-свинцовая туча.
Угрюмая эта туча, открытая равнина, по которой мела поземка, тревожили душу ребенка.
Казалось, весь мир дрожит, иззябнув на стуже. А тут еще и отец приговаривает, поглядывая на небо: «Плохие приметы, нехорошая будет зима». И качает головой.
В тот год отец рано загнал овец в хлев. Не только овцы, но и лошади с трудом добывали себе подножный корм. Мурат с ужасом глядел на окровавленную ногу своего любимца — гнедого с белой звездочкой жеребца-трехлетка. Плача, мальчик спрашивал: «Кто, кто изрезал ногу моему Кунани?»
В этот же год он узнал, что такое джут, раньше это страшное слово он слышал только от старших. В его детское сознание джут вошел картиной безысходного бедствия: в казане кипит жидкая, без всякой приправы похлебка, трехлеток с белой отметиной лежит на земле, истощенный, с выпирающими под кожей ребрами, бедность глядит изо всех углов. Выходя из дому, Мурат видел обледенелую землю; как живое существо, изнуренное голодом, она не в силах сбросить с себя покрывавшую ее корку льда. В этот страшный год не видно и кругленьких рябчиков, которые обычно стаями слетаются на гумно. Скотные дворы заброшены, а в прошлые годы несло от них запахом сена и навоза. Вместо теплого, дымящегося навоза кое-где валяются застывшие катышки.
С наступлением лета отец Мурата, отделившись от родни, переехал в город. Пожитки погрузили на отощавшего за зиму верблюда, сами шли пешком.
В эту печальную пору Мурат простился со своим детством, с тем мирком, в котором он жил со дня своего рождения. Невелик был этот мир. Мальчик ни разу не перебирался на другой берег реки. Их аул в летние месяцы кочевал только по этой стороне. В туманной дали вставала перед глазами Мурата вершина Агадырь, неясная и словно воздушная. Воображение его играло. Ему мерещилось, что там, за этой горой, лежит сказочная, волшебная страна, родина неслыханных чудес. Он не знал, что за Агадырем тянется равнина, такая же, как Итолген, а за нею — новая возвышенность.
