— Разрешите доложить, товарищ капитан?
По лицу Ержана Мурат угадал: случилось что-то недоброе.
— Докладывайте.
— Боец Шожебаев отстал от эшелона.
— Когда?
— При отправлении.
Купцианов и Уали недоуменно переглянулись.
— Этого еще не хватало!
— Хорошенькая новость!
Мурат некоторое время молчал. Это был удар неожиданный и потому ошеломляющий. Он и в мыслях не мог допустить, что случится такая неприятность. Холодным взглядом он окинул Ержана. Этакая образина! А ведь казался ловким, расторопным. А на деле — рохля. Ишь, стоит... смотреть жалко. Таким не людьми командовать, а хотя бы как-нибудь оберегать себя.
Грозный окрик не подействовал бы на Ержана так угнетающе, как это ледяное молчание Мурата.
Он пробормотал, едва шевеля губами:
— Я виноват. Не уследил.
— И без того знаю, что виноват, — сказал Мурат. — Но как это случилось? Нечаянно отстал? Или... сбежал?
— По-моему, нечаянно отстал.
— Но ты не уверен? — спросил Мурат в упор.
— Трудно сказать...
Мурат еще раз оглядел Ержана с головы до ног и безнадежно махнул рукой.
— Пройдем в твой вагон.
При появлении Мурата бойцы вскочили с нар и вытянулись в струнку. Но лишь немногие смотрели командиру в лицо.
Мурат вышел на середину вагона и, заложив руки за спину, оглядел людей. На всех лицах было виноватое выражение.
— Садитесь, — приказал Мурат и оглянулся, разыскивая глазами табурет.
Один из бойцов придвинул к нему ящик. Мурат сел поудобнее, закурил. Все в молчании следили за ним.
— Давайте разберемся в этом позорном происшествии, — сказал Мурат. — Кто из вас может что-нибудь сказать? Что вы думаете о Шожебаеве? Может, у него был тайный умысел? — Этот вопрос как бы заморозил людей. Наступило долгое тягостное молчание.
Наконец поднялся Картбай. Мурат с удовольствием оглядел его невысокую, крепко сбитую, ширококостую фигуру, румяное лицо со следами оспы и с редкими рыжеватыми усами.
— Насколько я знаю, злого умысла у него не было, — сказал Картбай.
«Этот зря не скажет, — подумал Мурат. — Джигит серьезный». И не стал больше спрашивать. Поднялся сержант Добрушин, краем глаза покосился на Ержана, затем на Мурата и поднес руку к виску:
— Товарищ капитан, Шожебаев — боец моего отделения. Разрешите, я сойду и завтрашним эшелоном самолично доставлю его. Это темный человек, отсталый. Запутался где-нибудь между рельсами.
Добрушин худощав, долговяз, слегка горбится. В движениях не столько солдатской собранности, сколько природной живости. Лицо без морщин, но какое-то оно истертое, изношенное. Повадки — кошачьи. По виду трудно определить его возраст — в иной день дашь лет тридцать, а в иной и все сорок.
