— А что мне потом делать? Как прикажете себя чувствовать?
— Вы хороший, честный, вы должны жить.
— Нет, Таня, такая просьба невыполнима. Это не выход.
— Отдайте, прошу вас! — с жаром заговорила она. — Вы же все понимаете, вы умный, отдайте! Демин покачал головой.
— Нет, Таня, нет. Твердо.
— Вы такой справедливый, вы же понимаете, что только так, ну отдайте, ну что вам стоит...
Таким умоляющим голосом просила и так на него смотрела, что Демину стало муторно. Ну почему, почему она считает, что он только на такую помощь способен?
Навстречу пронеслась М-24, новая «Волга» в цветных лентах, как в вожжах, от капота до багажника, с распятой розовой куклой на радиаторе, белая фата за стеклом; за первой вторая «Волга» с лентами — свадьба. У кого-то веселье, счастье, а рядом с Деминым сидит молодая женщина и умоляет дать ей возможность покончить с собой. И поставил ее в такое безвыходное положение он, Демин. Своими стараниями, своими благими намерениями. Своей смелостью, своим мужеством, своей верой — всем.
— Нет, Таня, нет! — резко повторил Демин. — Я привезу вас в аэропорт, и вы полетите, куда решили. Другого выхода он не видел.
— Вы нарочно, нарочно! — с болью сказала она. — Вы специально, это прием ваш!
— Но я не знаю, как вам еще помочь! — Демин понемногу терял самообладание. — Не вижу другого выхода. Вы возьмете чемодан. И никто об этом не узнает. Даю вам слово. Вы верите мне?
Она не ответила, как будто не слышала, как оглушенная сидела, в столбняке.
Послышались удары сзади, Жареный давал о себе знать.
— Сейчас мы заедем на пост ГАИ, я сдам этого. И поедем в аэропорт, хорошо?
Она не слышала. Жареный что-то кричал, глухо и неразборчиво, едва слышно. Надо полагать, о гуманности.
— Решайте, Таня! — громче сказал Демин.
— Я уже все сказала... Сами решайте.
Демину хотелось от досады выругаться, хотелось схватить ее за плечи и затрясти изо всей силы, чтобы она пришла в себя, очнулась, хоть что-нибудь да придумала.
Включил передачу, нажал газ, поехали.
Молчали.
Пусть будет что будет, хоть что! — а он ее не станет задерживать. И совесть его чиста. Он не признается. Ни Шупте, ни Дулатову. Посчитать бы, сколько нарушений закона он допустил сегодня. Из-за нее. Ради нее. Но он не станет считать. Он сын учителя и сам учитель. Природный дар, как сказал Дулатов, — преподавать. Он преподаст сегодня еще один урок. Преступного великодушия. А Жареный промолчит. И про нее и про чемодан. Он знает, чем это пахнет — вор у вора украл. Его придушат свои же при первом случае.
