Демину хотелось прежде всего разделить их — Таню и Лапина. Доказать их несовместимость. Для себя. И вообще для жизни.
Театр был на гастролях в Новосибирске. Родителей Тани вызвали телеграммой. Оставалась она вдвоем с бабкой, матерью отца Марией Игнатьевной, доброй старой украинкой, которая при встрече с Деминым забыла русскую речь и все восклицала: «Та як же так? Та що ж такэ! Та, мабуть, це не вона!»
Отец приехал убитый горем, молчал, а мать не горевала, а злилась. «Мне должны были присвоить заслуженную, и вот...» Как она теперь выйдет на сцену? Зашикают — мать преступницы. Нервная, издерганная, жалко на нее было смотреть, неприятно. Она вела себя так, будто беда случилась не с дочерью, а только с ней, актрисой Пригорской. Сам Бойко пошел провожать Демина до трамвая, и по дороге они разговорились. Он все пытался оправдать жену: «Ее можно понять — она актриса прежде всего. А потом уже мать, жена и прочее. Тем более, сорок лет. Критический возраст для актрисы, самоутверждения хочется, прочной славы, объективно оформленной. Званием. А с Таней... полная для нас неожиданность. Как будто ее автобус сшиб... Никакой предрасположенности к таким связям у нее не было... Хотя после школы она изменилась. Какой-то вывих произошел. В сознании...»
После школы она поехала поступать во ВГИК на актерское отделение. С двумя письмами к известным деятелям кино, с которыми режиссер Бойко был знаком. Не прошла по конкурсу, вернулась, привезла нераспечатанные письма, она с ними никуда не ходила. Подробностей не рассказывала, сказала лишь, что там ей не понравилось. «Если бы и прошла, сбежала». Школьная подружка уговорила ее вместе поступать в строительный, обещала помочь и предупредила тихонько, что надо внести триста рублей. Об этом Таня сказала отцу уже после того, как срезалась на первом экзамене по математике. А подружка прошла, хотя в математике ни бум-бум.. Прошла и на вопрос Тани: «Помогло?» — отвечала, отводя взгляд: «Да ну, что ты, за взятку судят». Была подружка — и нет подружки.
Матери она ничего не говорила, а отцу рассказывала все. В конце концов поступила на курсы чертежников, и вот уже третий месяц работает в «Водоканалстрое».
«А в школе у нее была совсем другая жизнь, — со вздохом закончил Бойко. — Полная хлопот и успеха».
Демин побывал в школе. Разыскал Валентину Лавровну, полную, солидную и спокойную женщину лет сорока пяти. На вопрос Демина: «Могли бы вы заподозрить Бойко в соучастии», — Валентина Лавровна не заахала и не заохала, склонила голову чуть набок, приподняла брови, раздумывая, и ответила, что да, заподозрить могла бы. «Почему?» — спросил Демин. «Знаете, она такая. Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». Вот так-так. Классную не удивило сообщение следователя. И не испугало. Уже два года, как Таня не ученица, а школа не может отвечать всю жизнь за своих воспитанников. А Демина удивило такое толкование Некрасова: коня на скаку... «Очень своенравная, — пояснила классная, — на все способна. Получала тройки только из-за своего гонора, а могла бы и на пятерки учиться». Демин поинтересовался, у всех ли учителей такое мнение. «Еще хуже, — ответила Валентина Лавровна. — Кроме, может быть, Синельникова. Он из нее хотел мастера спорта сделать по художественной гимнастике».
