.
Году приблизительно в 1613-м с наступлением ночи по столичным улицам стало блуждать странное и таинственное существо, подлец совсем иного, чем все прочие, толка, наводивший на население еще больший ужас. Никто не знал его имени, никто не знал, откуда он взялся. Одни говорили, что это дьявол, извергнутый самим адом, другие – что это дух сифилитика, мстящий за публичное оскорбление, которое ему нанесла любовь. Те, кому довелось его рассмотреть, уверяли, будто ростом и телосложением он напоминает пограничные столбы с изображениями человеческой головы, стоящие вдоль домов на мосту Нотр-Дам, и что лицо он прячет под широкими полями шляпы. Обычно его называли «Щупом». А действовал он, как правило, так. Устроив засаду и оставаясь незаметным, негодяй поджидал, пока на расстоянии вытянутой руки от него окажется какая-нибудь женщина, одним прыжком набрасывался на нее, прижимал к себе и принимался ощупывать «фасад» несчастной руками в железных перчатках. По словам одной монмартрской садовницы, которую он подверг подобному «ощупыванию», она «испытывала такую боль, когда он прижимался и шарил по всем моим «местам», какую и вообразить-то невозможно»…
Представляется, однако, маловероятным, что этот мерзавец на самом деле мог встретить многих женщин, которые блуждали бы по городу в темноте и стали бы жертвами его преступной и патологической страсти их «ощупывать».
«Никто не решался выйти из дому, когда темнело, потому что в это время начинался немыслимый кавардак… Вы никогда не поверите, узнав, сколько грабежей и убийств совершалось в этом городе! – говорит один из персонажей «Сатирического романа». Если не считать тех, кого выгоняли на улицу срочные дела; людей, оказавшихся там не по своей воле; распутников и распутниц; юнцов, терзаемых любовной лихорадкой; кавалеров и дам, возвращающихся из Лувра или с бала, проходившего в каком-то другом месте, в карете, окруженной телохранителями; смельчаков и безумцев – стоило на город спуститься сумеркам, никто и носа из-за крепкой двери не высовывал. Парижане предпочитали тихонечко сидеть в своих домах. И даже заслышав крики несчастных, которых либо обворовывали, либо убивали, – а такое случалось не то чтобы часто, а попросту каждый день, – они остерегались и пальцем пошевелить. Панический ужас душил всякое мужество, всякое великодушие, всякое сочувствие ближнему. Если кому-то случится попасть в лапы бандита, утверждал один из писателей того времени, «кроме Господа, ему остается уповать лишь на собственные руки и ноги», то есть на силу и на проворство.
