Дозвониться до Джейн было сложнее; поймать ее удалось только через неделю.
— Хэмилтон Дейвис? — переспросила Джейн. — Ну как же, прекрасно помню. Разве можно тебя забыть?
— Смеешься?
— Я? Смеюсь? Да Боже сохрани! Просто у меня голова идет кругом от всех твоих открыток и писем. Ты ведь такой внимательный — настоящий кавалер!
— Извини, Джейн. Я, конечно, виноват. — И я сказал, что все время вспоминаю ее, что мне очень стыдно за свой тогдашний поступок. — Нельзя ли встретиться и поговорить? Я мог бы заехать в субботу.
— Это было бы замечательно, но, увы, в субботу у меня стирка.
— И в следующую субботу у тебя, конечно, тоже стирка?
— Нет, в следующую субботу я буду вязать себе свитер.
— Извини, Джейн. Ты права — так мне и надо.
— Не стоит извиняться. Просто у меня куча дел. Итак, Господь Бог сделал первый шаг, оградив меня от искушения. Вскоре Он снова обратился ко мне, на этот раз в лице майора Гаффни. Однажды, придя на занятия, мы увидели объявление: всем собраться в актовом зале. Там нас ждал майор Гаффни. Поднявшись на сцену, он хмуро оглядел аудиторию и произнес речь.
— Мне не хотелось бы об этом говорить, — начал он, — но я как староста курса обязан заявить вам следующее. То, что я сейчас скажу — ни для кого не новость. Начиная с Рождества, большинство из вас только и делало, что било баклуши. Это видел я, это видели преподаватели. Так дальше продолжаться не может. Задумывались ли вы над тем, во сколько обходится ваша учеба государству? Здесь работают двести русских преподавателей — знаете ли вы, сколько это стоит? Армия требует от вас только одного: чтобы вы каждый день трудились шесть часов в классе и еще три часа тратили бы на самостоятельную работу. Это самое малое, что вы можете сделать для страны. Так вот, если, начиная с этого дня, ваше отношение к учебе не изменится, кое-кого придется отчислить. И не мне вам говорить, куда их направят. Один пинок под зад — и вы уже в пехоте. Так что решайте сами: или вы исполняете свой долг здесь, или занимаетесь физподготовкой в Форт-Беннинге. У меня все.
После этой выволочки мы вернулись в класс. Целый день все ходили как в воду опущенные, но к вечеру многие повеселели и разошлись настолько, что даже стали передразнивать Гаффни. Особенно они прицепились к "физподготовке в Форт-Беннинге", и в столовой сообщали всем подряд, что ждет каждого, кто не подтянется в учебе. Я смеялся, но позднее, сидя над домашним заданием, не мог отделаться от мыслей о том, что сказал майор. Я и правда не задумывался над тем, во сколько обходится мое обучение в школе. И баклуши я бил — это точно. И долга своего перед родиной я, конечно, не исполнял как следует. И пусть я считался одним из лучших на курсе, а майор Гаффни плелся где-то в хвосте, но ведь я три года учил русский в университете, а он нет. В Калифорнии я не выказал себя с лучшей стороны, и чтобы загладить эту свою вину перед Богом, мне требовалось оставшиеся два месяца трудиться не покладая рук. Время еще было.
