Мне становилось все труднее совмещать то, что я слышал на посиделках Уэйда, с истинами, которые затвердил дома. Да, южане сохранили устное творчество, а северяне — нет, но наши янки рассказывали всякие истории ничуть не хуже, чем мы с Уэйдом. Так что же именно было ими утрачено? Баллады и сказания? Однажды, когда мы сидели у Уэйда, я взял гитару и стал наигрывать — как мне показалось, весьма недурно — старинную балладу "Лорд Рэндл". Потом гитара перешла к одному парню из Энн Арбора — как потом выяснилось, он был профессиональным гитаристом, — который в компании с другим парнем, окончившим университет на Северо-Западе и певшим в хоре, устроил нам небольшой концерт музыки елизаветинского периода. Стоило мне рассказать какое-нибудь старинное предание Юга, как эти ребята тут же начинали рассказывать предания северян. Я был южанином и знал, что многое чувствую сильнее, чем они, но что же именно я чувствовал, а они нет? Какая часть европейской культуры сохранилась на Юге и не сохранилась на Севере? О многих вещах я знал гораздо меньше, чем эти ребята. Может быть, мы, южане, лучше воспитаны? Да нет, на свои манеры мои новые друзья тоже не могли пожаловаться.
Я вспомнил все объяснения, которые слышал дома. Юг замарало рабство, и рабство было его проклятием. Когда живешь с таким проклятием, это отделяет тебя от других людей, создает почву для высокой драмы. Более того, мы, южане, были единственными американцами, проигравшими войну, и поэтому научились чему-то такому, что не было дано другим. У нас был трагический взгляд на жизнь, мы познали ту часть души, которая открывается только человеку, испытавшему горечь поражения. Все эти мысли и чувства жили во мне, когда я бывал один, но стоило мне попасть в компанию Уэйда, как я тут же вставал в тупик. Какой такой особенный трагизм отличал нас с Уэйдом от остальных? Может быть, все дело было в том, что мы потеряли связь с Югом и тем самым лишились исконных добродетелей?
Я перебирал в памяти свои встречи с другими южанами, учившимися в школе переводчиков. С одним из них мне как-то пришлось работать на складе — я ждал, когда начнутся занятия, а он только что завалил какой-то зачет. Когда я спросил, по какому языку был зачет, он ответил: "По эй-тальянскому". С двумя другими я жил в одной казарме: один был неотесанный деревенский парень, который на гражданке только и делал, что сидел по тюрьмам, другой — важного вида коротышка, вечно говоривший сквозь зубы. Оба они были худшими учениками в своих группах. Может быть, в школе переводчиков было так мало южан потому, что мы не способны к языкам? Ведь основными нашими занятиями всегда были бизнес, спорт и политика. Возможно, — но меня это мало утешало. О Юге и об остальном мире мне рассказали умные люди, и я решил, что когда поеду в отпуск домой, то обязательно побеседую с ними, и они уж растолкуют мне, что к чему.
