будет до последнего часа. Ей слаще меда над мужиком поизмываться. Узнает про эту историю, всей родне раструбит: слыхали, мой отчебучил… лед привез, горы покрыть. Его бы на полюс послать за мандаринами…
Родня Тикана вздыхает, спорить не смеют. Стефка – девица городская, образованная, лишь два класса не дотянула до десятилетки. И если Петро ни гугу, куда родне соваться?..
Соседки ей толкуют:
– Стефа, не неркай![30] Твой Петро в семью гребет. Цени. Таких уже нет. Один остался. И дюжий, как шкаф.
А она:
– Точно – шкаф. Дубовый.
Но зацепки и наезды Тикану, по правде говоря, до нижней втулки. Слова, что имел, уже сказал. Новых не выдумать. Да и нет потребы. Стефка ему пожизненный приговор. Нечего крылами трепыхать. Тикан не из тех, кто от жены уходит, из тех, кого уносят.
Сашка Долинский, дружок неразменный, шепнул однажды:
– Стефке надо бы работать на флотилии «Слава».
– Поварихой что ли?
– Нет, гарпуном. Ядом ее сердца можно убить кита.
Стефка в темноте тормошила Тикана:
– К нам звонят. Слышь, Петрунь, звонят!
Тикан включил ночник, одним глазом уперся в будильник. Было около трех.
– То не к нам, – и снова ткнулся в подушку.
Но звонок заверещал опять. Пришлось топать, иначе Стефка не отстанет.
Тикан прильнул к глазку: перед дверью маячило некое чмо, всё в белом, как смерть. Совсем непонятный фрукт в три ночи.
– Что надо? – проворчал Тикан.
Чмо в белом хрипело, пыталось что-то изобразить, махало рукой, будто с трибуны.
Тикан не искал скандала, по-доброму предложил:
– Линяй отсюда, пока кости целы. Завтра придешь, ладно?
Но этот тип стал нахально бить головой в дверь.
Коридор просматривался хорошо – вроде никого больше нет. Чтоб не калечить пальцы, Тикан прихватил молоток на всякий непредвиденный оборот и открыл замок.
Мужик был одет не по сезону, можно сказать, даже наоборот – не очень одет. В кальсонах, нательной рубахе и носках, припорошенных снегом. Снег был в волосах, на макушке, на ресницах. Его трясло…
– Сашка!..
Тикан втащил Долинского на кухню.
Накинул на него свою куртку, пальто. Зажег газовые конфорки для тепла. Лицо у Сашки белое, взгляд без цели: видать, кончилось соображение.
Тикан – бегом к Стефке.
– Где у нас спирт?
– На что тебе? Кто пришел?
– Там Сашка Долинский.
– А-а, с бодуна. Дать на похмелку?
Тикан наклонился, зло прошипел:
– Помирает он, дура…
Маленькая кухня быстро нагрелась. Сашка сидел на табурете в одних кальсонах, дробно клацал зубами, дергался в ознобе, будто под током. Тикан драил ему спину и грудь, Стефка растирала ноги.
