x x x
Я теперь уже всё понимаю,
У меня ничего не болит.
Отчего же, скажи, так страдаю,
Сей похабный мотивчик свистя?
Не найти золотого орешка,
Я уже ничего не хочу.
Посиди со мной, крошка, немножко,
А не то будет плохо врачу.
Человек очень трезвый, несчастный,
Почитая немую печаль,
Я слежу за всем безучастно.
Сверху падают чайки, крича.
x x x
Я больше это видеть не могу,
Пусть спит одна огромная Нева,
Пускай шуршит прожилками угу,
Шепча холодной кровью нет и да;
Вот отчего рука твоя легка,
Сама вода, горька и холодна,
Губами рыбы говоришь пока,
Сердечко замерзает и хана;
Мой голос тонет, говорит хочу,
Я тоже рыба, клацаю губой,
Трусь плавником и жабрами шепчу,
Что очень зябко в темноте немой.
x x x
На каждом углу по мужчине,
И женщина в каждом дворе.
И чтоб не увязнуть в пучине,
Мой друг, я стремлюсь к детворе.
У девочки косы тугие,
И скоро пора ей домой.
Сейчас она нас и покинет,
Вот чмокнула, машет рукой...
Но мы не умрем от досады,
И типа уже всё равно,
Когда молодая наяда
Тает в дымке ночной.
x x x
Оставь, Катулл, забудь свои притязания,
Твоему горю уже ничего не поможет.
Нам не исправить ни жизнь, ни Лесбию,
Осталась только печаль тихая.
Смотри, вокруг встает из пепла Отечество,
Лишь визжат, жалобно воя, враги как свободы,
Так демократии, тупость дряхлая.
Но не вернуть никогда Лесбию.
Смотри, вступает в жизнь девичество новое,
Так юны, так хороши, так прекрасны они, что
Забыл бы всё, что они не видели.
Но нет меж ними, увы, Лесбии.
x x x
Не кровь, но в жилах липовая слякоть,
На небо налипает тягучая грязюка,
Грязюка родная, я счастлив.
Что делать, когда такое большое сердце
Притягивает, отталкивая, пылинку?
А она молчанием черным зашита,
Она сказала: "Мне больше не надо жить".
Большое сердце, Исаакий,
Неву толкает - капуцинки-души,
Как по артериям, струятся по проспектам
И возвращаются к стареющему сердцу;
Нам надо камнем стать, нас тянет к камню,
Как лейкоциты тянет к антрациту,
Сейчас, когда на улице чума,
И ледяную кровь с асфальта соскребают,
И чайки улетают, улетают...
Толкает твердь, толкает воду,
Кровотеченье чудное томится
И возвращается, чтоб влагу остудить,
Чтоб позабыть свою природу.
Но, застывая, погоди,
Ведь эта кровь лилась недаром.
И вот мы слышим первые удары
Осколка Исаакия в груди.
Счастливая жизнь
Прекрасное время продолжается.
Н. М. Карамзин
x x x
Сойдет ли лед на Неве, прилетят ли чайки,
Душа захлопает крыльями, клюв раскроет,
Издаст буддийское "вья-кха" той самой птицы,
