Упокой, господи, душу раба твоего.
Потап. Что ж, ребята, теперь ступай к становому, Объявить надо, так и так…
Кузьма. Затаскают нас, братцы, теперича.
Демка. Да, не помилуют. Пожалуй, и в острог влетишь!
Кузьма. Хитрого нет.
Матвей. За что?
Демка. А за то.
Матвей. За что, за то!
Демка. Там уж опосля выйдет разрешение…
Матвей. Коли ежели так, я его опять в реку сволоку.
Демка. Экой дурак! Ты крещеный ли?
Матвей. Да как же! За что ж меня в острог…
Демка. Я сидел раз в остроге-то, за подозрение. Главная причина, братцы, говори все одно, не путайся. Месяца два меня допрашивали. Сейчас приведут тебя, становой скажет: «Вот, братец, человека вы утопили; сказывай, как дело было». Ничего, мол, ваше благородие, это я не знаю; а что, собственно, услыхамши мы крик, и теперича, как человек ежели тонет, отвязали мы, значит, лодку…
Кузьма. Ну вот, ребята, слушай, да и помни. Чтоб всем говорить одно.
Матвей. Отвязали мы лодку, подошли к энтому самому месту и, значит, вытащили.
Кузьма. Мертвого?
Матвей. Вестимо, мертвого.
Кузьма. То-то.
Демка. А насчет того, что откачивали, – молчи. Потому скажет: как ты смел до его дотронуться? Какое ты полное право имеешь? Коли ежели человек помер, опричь станового никто не может его тронуть. Так вы это и понимайте.
Матвей. Ишь ты, лохматый черт, как он судейские-то дела произошел.
Демка. Я, мол, как свеча, горю перед вашим благородием, прикажите хоть огни подо мной поджигать, – я ничего не знаю. «Я, скажет, братец, верно знаю, что это ваше дело». Говори одно: как вашей милости будет угодно, я этому делу непричинен.
Потап. Так, значит, все так и говори. Баб-то нет, некому над тобой и поплакать-то.
Демка. Может, матушка родная по ем теперича плачет.
Матвей. Кто ж, ребята, пойдет?
Демка. Да я пойду.
Потап. Ступай, брат. Ты насчет разговору лучше.
Демка. Я разговаривать с кем хошь могу. (Идет в шалаш.)
Кузьма. Ах, господин честной, хлопот нам твое тело белое понаделало.
Потап. Богу там за нас помолит.
«Современник». № 1, 1862 г.
