Женщина, сидящая справа от меня, по виду – челнок, увидела это и заголосила:
– Ой, ой, смотрите, из крыла вода потекла!
– Это не вода, керосин, – успокоил я ее.
Ха, и это называется – успокоил. Она заголосила еще пуще:
– Ой, так у нас весь керосин вытечет, и мы упадем!?
– Никуда мы не упадем, – продолжил я безнадежные попытки утешить ее. – Это аварийный слив топлива перед вынужденной посадкой в Пекине, чтобы уменьшить посадочный вес самолета.
Ох, и зря я это сказал! Она побледнела от ужаса:
– Как авария? Как Пекин? Почему нам не сказали об этом?
– Да сказали же, – говорю, – по-английски объявили по трансляции.
– А по-русски почему не сказали? – возмутилась она.
– Так они и по-китайски тоже не сказали, – резонно возразил я. – Ведь это ж финский самолет. Хотите, я попрошу стюардессу, и она повторит вам это по-фински?
Тетка насупилась и отвернулась.
Итак, мы летим обратно в Пекин на неисправном самолете. Что с ним произошло – не сказали. Надеюсь, сядем благополучно, я очень на это надеюсь.
Говорят, что в такие мгновения, в минуты смертельной опасности, ярче всего проявляется истинная сущность человека. Если это так, то моя внутренняя сущность выглядела весьма и весьма неприглядна. В минуты, когда все напряженно ожидали вынужденной посадки на неисправном лайнере, первое, что пришло мне в голову – нет, не мысли о семье, и не «вся прожитая жизнь пролетела передо мной в одно мгновение», как пишут в романах, нет, первое, о чем я подумал тогда: «Если вернемся в Питер на день позже, то командировочные в валюте нам увеличат ещё на сорок один доллар. На них смогу купить что-нибудь жене и детям».
Вот такие шкурные мысли одолевали меня в эти трагические минуты.
Все пассажиры уже знали, что нас ожидает, никто не паниковал, не вопил, не метался, все сидели в креслах и напряженно ожидали своей судьбы.
В минуты опасности у меня проявляется странная особенность – на меня нападает беспричинный, припадочный смех. Все вдруг меня веселит, по поводу и без повода, все кажется необыкновенно смешным. Так и сейчас было.
Когда из крыла самолета перестал выливаться керосин, один парень, сидящий передо мной (из Колпино, как я потом узнал), заметил:
– Весь керосин слили, как дальше лететь будем?
Я тут же ответил:
– Руками будем толкать самолет до заправки.
Мы тут же заржали нервным, отрывисто-напряженным смехом, несколько человек, сидящих рядом, тоже подержали нас судорожным ржанием.
Наконец, самолет стал снижаться, впереди показалась взлетно-посадочная полоса Пекинского аэропорта. Наш «Дуглас» в последний раз заложил вираж, вышел на посадочный курс, выпустил шасси и стал приземляться. Пассажиры сидели, замерев, почти не дыша.
