— Спасибо, дѣдъ… Отмѣнныя щи…
— Радъ стараться, — весело крикнулъ дѣдъ и подумалъ: — «вотъ это уже по нашему… A то на поди: — «пожалуйста»…
— А какъ вторая полурота?… Французы и нѣмцы?… Довольны пищей?…
— Ну не очень, — нерѣшительно сказалъ Нордековъ.
— Имъ, ваше высокопревосходительство, лягушекъ, альбо этихъ самыхъ мулей подавай… A y меня рука не подымется этакую пакость варить, котлы поганить.
— И не надо, родной. Пусть привыкаютъ къ нашей пищѣ.
— Да другiе, ваше высокопревосходительство, и то «бонъ, бонъ» говорятъ, по три котелка заразъ трескаютъ.
— Ну такъ до свиданiя, Георгiй Димитрiевичъ, спасибо вамъ за порядокъ, счастливо оставаться дѣдушка.
— Счастливаго пути.
Ранцевъ пошелъ къ своему автомобилю. Нордековъ вернулся въ гаражъ. Какъ всегда послѣ посѣщенiя начальства занятiя не шли на умъ. Люди стояли «вольно». Офицеры сошлись посерединѣ и разговаривали.
— А не ручкается, — сказалъ Рубашкинъ. — Фасонъ держитъ.
— Нашего брата подтянуть надо, — сказалъ Парчевскiй, — распустились за годы эмиграцiи, да и революцiонная отрыжка еще не прошла.
— Все завелъ форменное… Вездѣ нѣмецкiй порядокъ. А самъ этотъ таинственный капитанъ Немо, говорятъ, окруженъ иностранцами, — продолжалъ Рубашкинъ.
— Вы, Аполлонъ, про начальство полегче. Ранцева, русскаго назначилъ замѣстителемъ. А уже куда лучше! Я Ранцева знаю: — рубаха парень. Свой братъ офицеръ…
— Вы его, Парчевскiй, не знаете, — сказалъ Нордековъ, — онъ насъ въ баранiй рогъ согнетъ… Педантъ… Я слыхалъ, ради службы дочь потерялъ. Жену бросилъ… У него не сердце, а дисциплина…
— Нашу Парижскую дурь развѣ только барабаннымъ боемъ повыбьешь.
— Да вѣдь это, Парчевскiй, фильма и только.
— Что же что фильма, — сказалъ Рубашкинъ. — Я въ «Хаджи Муратѣ«снимался. Мозжухинъ тотъ фильмъ ставилъ. Такъ вѣрите ли, какъ джигитовать заставлялъ. Да ни на одномъ царскомъ смотру такъ не рисковали своими головами. Горы, скалы, чортъ знаетъ что подъ ногами. Слетишь и костей не соберешь, а онъ: — «ходу!» — кричитъ, «лише, черти, лише!.. весь мiръ васъ увидитъ».
— Да, это можетъ быть и такъ, — задумчиво сказалъ Нордековъ, — но увѣряю васъ, господа, тутъ собака зарыта вовсе не въ фильмѣ. Мнѣ и Ферфаксовъ проговаривался… У меня такое, знаете, чутье, что онъ возьметъ, да и повернетъ вдругъ на Россiю.
— Куда?… На Россiю?… Да что вы, батенька!..
— Съ ротой съ деревянными ружьями!?… Съ оркестромъ Амарантова «пумъ, пумъ, пумъ» и съ Гласовскими пѣсенниками!?
— А вотъ увидите… Для чего бы иначе такiе миллiоны тратить?
