— Ихъ не было…
— Да, въ самомъ дѣлѣ… Но «огонь поядающiй» — такъ вы мнѣ нѣсколько разъ разсказывали о немъ. Онъ попалилъ не только виноватыхъ, но и правыхъ.
— Не знаю, поймете ли вы меня, мадамъ?… По русски такъ говорится: — «гдѣ лѣсъ рубятъ — щепки летятъ»… На войнѣ, знаете, не безъ урона…
— О, я хорошо по Русски понимаю… Лучше, чѣмъ говорю… Во мнѣ Русская кровь…
— Я знаю… Я васъ вѣдь вотъ такой маленькой видалъ. Вамъ не было тогда и двухъ лѣтъ.
— Да… Я знаю… Вы мнѣ говорили… Прощайте, генералъ… Я не знаю, какъ мнѣ васъ благодаритъ за вашъ разсказъ…
— Никакъ… Я былъ радъ подѣлиться съ вами тѣмъ, что я зналъ, что еще такъ недавно было величайшей тайной, секретомъ, и что теперь стало достоянiемъ газетъ и… толпы…
Они встали… Женщина горячо пожала руку старику и пошла широкими, быстрыми шагами къ громадному отелю, гдѣ едва начиналась утренняя жизнь. Сонные лакеи въ жилетахъ и синихъ фартукахъ подметали высокую, нарядную прихожую.
Старикъ пошелъ вдоль набережной. Ему въ сущности некуда было идти. Его поѣздъ отходилъ въ девять часовъ. Было едва семь. Зимнее солнце еще не вставало.
Было тепло, какъ лѣтомъ. Съ океана, должно быть, изъ тѣхъ далекихъ южныхъ странъ, о которыхъ разсказывалъ старикъ, шло нѣжное ласкающее дыханiе жаркихъ острововъ…
Все это было, какъ сонъ…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
«LESCOCCINELLES»
…"Рисовать, сказалъ я выше, трудно и, по моему, просто нельзя, съ жизни, еще не сложившейся, гдѣ формы ея не устоялись, лица не наслоились въ типы. Никто не знаетъ, въ какiя формы дѣятельности и жизни отольются молодыя силы юныхъ поколѣнiй, такъ какъ сама новая жизнь окончательно не выработала новыхъ окрѣпшихъ направленiй и формъ. Можно въ общихъ чертахъ намекать на идею, на будущiй характеръ новыхъ людей»… «Но писать самый процессъ броженiя нельзя: въ немъ личности видоизмѣняются почти каждый день — и будутъ неуловимы для пера»…
И. А. Гончаровъ. «Лучше поздно, чѣмъ никогда».
Если бы человѣческiя страсти и чувства, симпатiи и антипатiи, любовь и ненависть были подобны взрывчатымъ веществамъ, или положительному и отрицательному электричеству — маленькiй домикъ, стоявшiй на rue de la Gare должно было бы взорвать и разнести на мелкiя части. Такъ кипѣли въ немъ скрытыя и сдерживаемыя чувства.
Это былъ совсѣмъ маленькiй домикъ, какiе не рѣдкость подъ Парижемъ, въ его предмѣстьяхъ. И мѣстечко, гдѣ онъ стоялъ тоже было маленькое и незначительное, какъ то незамѣтно сливавшееся съ другимъ, уже значительнымъ и богатымъ городкомъ, имѣвшимъ даже за собою какое то историческое прошлое. Подобно Медону оно было заселено Русскими бѣженцами. Да оно и походило на Медонъ. Въ немъ, какъ впрочемъ и во всякомъ французскомъ мѣстечкѣ, были avenue du Marechal Joffre, rue de la Gare, place du Marche, все, какъ полагается во всякомъ мѣстечкѣ, имѣющемъ претензiи стать въ будущемъ городомъ. Въ немъ были и двѣ Русскiя церкви: — Соборная и Евлогiанская. Были и свои Русскiя знаменитости: — музыкальный критикъ изъ большой Парижской эмигрантской газеты, отставная артистка Императорскихъ театровъ, бывшiй прокуроръ Судебной палаты и шесть настоящихъ «царскихъ» генераловъ. Былъ въ немъ еще какой то казачiй квартетъ и два церковныхъ хора. Все это создавало Русскую, «нашу» жизнь мѣстечка и въ той или иной степени влiяло и на развитiе страстей въ маленькомъ домикѣ на rue de la Gare.
