Послѣ ужина вся семья осталась сидѣть за круглымъ столомъ. Мишель Строговъ не сводилъ узкихъ глазъ съ милаго лица Леночки. Полковникъ слушалъ, задавая отъ поры до времени вопросы, и каждый его вопросъ заставлялъ Леночку умолкать, настораживаться и уходить въ себя.
«Нѣтъ все-таки она очень запугана», — думала, наблюдая Леночку, Ольга Сергѣевна.
Леночка оживленно разсказывала своимъ не всегда понятнымъ языкомъ о томъ, какъ проводится смычка города съ деревней, о работѣ въ кол-хозахъ, о задачахъ пятилѣтки. Она говорила такъ, точно ей шелъ не восемнадцатый, а по крайней мѣрѣ тридцать пятый годъ и была она проповѣдницей новой вѣры.
— У насъ… Америкѣ не уступитъ… Черезъ два года переплюнемъ и Америку.
— Такъ у васъ же голодъ!.. Голыми люди ходятъ! Вонъ въ какихъ лохмотьяхъ вы прiѣхали, смотрѣть страшно. Тебѣ, Леля, надо будетъ завтра со службы отпроситься, да въ «Самаритэнъ» ее свести, одѣть, обуть надо, — рѣзко сказалъ полковникъ.
— Это… голодъ, дядя, пока, — быстро и твердо, какъ заученный урокъ сказала Леночка.
— Ну… А какъ красная армiя?…
Точно какая то тѣнь пробѣжала по глазамъ Леночки. Какъ то рѣзче выдались скулы.
— Ничего, дядя.
— Ну, а все-таки?… Въ Бога, напримѣръ, не вѣритъ?…
— Кто хочетъ вѣритъ… Кто не хочетъ… Никто не насилуетъ, — холодно отвѣтила Леночка. Ея оживленiе какъ то сразу пропало.
Ольга Сергѣевна пришла на помощь племянницѣ.
— Ты маму вспоминаешь?…
— Да.
— Какъ же ее похоронили?…
— Обыкновенно какъ… Отвезли въ Троцкѣ на кладбище и зарыли…
— Безъ священника, — съ ужасомъ сказала Ольга Сергѣевна.
— Гдѣ это еще такой Троцкъ? — возмутился полковникъ и закурилъ чуть не десятую папиросу. Разговоръ его очень уже волновалъ. Онъ потомъ признавался, что у него было такое чувство, какое бываетъ, вѣроятно у собаки, когда та лаетъ на кошку, забравшуюся на дерево. Весь онъ какъ то подобрался и напружился. Въ виски у него стучало. Очень хороша была Леночка и такъ напоминала ему его Лелю, когда первый разъ увидалъ онъ ее на гимназическомъ балу. И вмѣстѣ съ тѣмъ было въ ней нѣчто чуждое и какъ бы страшное… «Совдепка»!..
— Священникъ… Очень дорого… И мама?… Она никогда не ходила въ церковь.
— Ну, а какъ же эти люди, которые?… Ты съ ними потомъ жила?… Видалась?… Ужасные, должно быть, люди, — плохо скрытыя брезгливость и пренебреженiе были въ голосѣ Ольги Сергѣевны. Она не посмѣла сказать прямо: — «убiйцы твоей матери».
