Въ аллеѣ акацiй прянъ и душенъ былъ ночной воздухъ. Отъ полей и луговъ шелъ нѣжный и влажный духъ ростущей травы. Нигдѣ не было жилья и только далеко, далеко, на Парижской дорогѣ вспыхивали и мчались, обгоняя другъ друга, яркiе огни автомобильныхъ фонарей.
Тамъ неслась страшная европейская «культурная», торопящаяся жизнь. И такимъ противорѣчiемъ съ нею былъ мѣрный, ровный и бодрый шагъ лошадей, тихое поскрипыванiе сѣделъ и мирный сумракъ уснувшихъ полей. Было хорошо молчать и думать подъ ровное, осмысленное движенiе разумныхъ животныхъ.
На фермѣ Пиксанова привѣтливо горѣли огни. Изъ сарая, гдѣ заперты были молодыя куры, слышался мелодичный пискъ, и на огородѣ робко, по весеннему квакали и урчали лягушки.
Въ просторной комнатѣ съ кафельнымъ поломъ, на кругломъ столѣ, подъ электрической грушей было накрыто на пять приборовъ.
Любовь Димитрiевна подала дымящуюся миску Русскихъ щей. Она причесалась и принарядилась. Она была теперь «барыней», женой гвардейскаго офицера, хотя и подавала сама отъ плиты блюда самою изготовленнаго ужина. Золотистые, густые, не стриженные волосы — она была Русская и твердо, съ дѣтства, — вѣроятно, еще отъ старой няни, — усвоила, что стриженыя косы — позоръ, — были уложены красивыми блестящими волнами. Запахъ каленыхъ щипцовъ и жженой бумаги — свидѣтель ея парикмахерскихъ работъ — примѣшался къ запаху щей и аромату духовъ. Она и надушиться не забыла. Коричневый «tailleur» упруго облегалъ молодое сильное тѣло. Изъ подъ распахнутой жакетки видна была розовая шелковая блузка въ нѣжныхъ складкахъ. Чулки и башмаки были въ тонъ костюму. На рукѣ были надѣты золотые часики, и на тонкой цѣпочкѣ болтался полковой жетонъ. Она была хоть сейчасъ въ Петербургскую гостиную. На лицѣ ея было: — «не смотрите на насъ, что мы тутъ сами стряпаемъ и курятники чистимъ, мы не опускаемся».
Пиксановъ былъ сдержанъ и серьезенъ. Онъ ревновалъ капитана Немо къ Ранцеву. Его, Пиксанова, Немо пикогда не бралъ съ собою, а съ Ранцевымъ проѣздилъ до ночи. Онъ старательно говорилъ о «постороннемъ»:
— Русскихъ сѣмянъ нигдѣ не достану. Укропъ, положимъ, получилъ. Но огурцы?… Корнишоны, это совсѣмъ не то, что наши Нѣжинскiе сладкiе огурчики. A ихъ длинные змѣеобразные гиганты!.. Для чего плодить ихъ?… какая логика?
— У насъ въ имѣнiи, — томно сказала Любовь Димитрiевна, — даже ананасы разводили… Подумайте въ Рязанской губернiи — ананасы… Натурально въ оранжереяхъ… у насъ были таки садовники… Своего цѣнить и хранить только никакъ не умѣли…
