— Поганые танцы, прости Господи, — сказал отставной матрос. — А то еще этот фокстрот наши девицы любили…
— Да… наваждение было… экую красоту забыли. Дятлов смотрел красными воспаленными глазами на танцующих, и странные чувства боролись в нем… Он не мог отрицать того, что танец был красив, жизнен и говорил совсем другое, чем меланхолично-развратные уанстеп, фокстрот и чарлстоун, которые отплясывал он в дилэ с толстыми накрашенными девицами с обесцвеченными водородом волосами, пахнущими потом, рисовой пудрой и скверными духами. Но был ли это демократический танец, он не мог решить. А если на нем тоже штамп «его императорского величества»?
Танцы сменялись песнями, песни танцами, и так незаметно прошло время до утра. Когда ехали домой, голубели снегом покрытые поля, длинные узорные тени тянулись от берез, и желтое солнце лукаво поднималось из-за снегом покрытых холмов. Мороз окреп, деревья и кусты стояли в серебре инея и были дивно-прекрасные, точно изваянные из серебра, хрупкие и нежные.
Зябко пожимался Дятлов в санях в своем смешном, цвета пыли, пальто с кушачком, едва доходившем до колен.
На другой день вечером Дятлов сидел в комнате у учителя Прохватилова. Учитель занимался своей любимой работой — мозаикой по дереву. Он клеил ларец для подарка Грунюшке на свадьбу. По верхней крышке он выкладывал из цветных дерев ветку, усеянную спелыми сливами. Стол перед ним был завален маленькими кусочками дерева, и учитель щипчиками подбирал их на большой, темного ореха, доске.
Дятлов долго мрачно глядел на работу учителя, наконец сказал:
— Можно курить?
Учитель покосился на образа, вздохнул и ответил: — Курите уж… Бог простит.
— Скажите, Алексей Алексеевич, — заговорил между затяжками дыма Дятлов, — что эта за комедию ломают все эти дни Шагины с Баклановым? Стольников, видимо, человек большого образования, и Шагин неглупый мужик, а разводят китайские церемонии и ходят друг подле друга, как котенок подле большого жука.
— Сватовство, рукобитие, «подушки», — сказал учитель, доставая синего цвета щепочку и показывая ее Дятлову. — Не правда ли, похожа на цвет сливы там, где налет обтерся. Я это синее дерево из Санкт-Петербурга выписал, только там, у братьев Леонтьевых в Гостином дворе, и есть.
— Подушки, — повторил Дятлов, — какая ерунда. Комедия.
— Вы на свадьбу званы? — спросил учитель.
— Шафером просил Бакланов или, как они говорят,
«дружком», — сказал Дятлов. — Меня, Коренева и Курцова.
