Но едва она кончила, все как по команде встали. Ни одного возгласа одобрения не раздалось в зале.
— Ну, пора, господа, и за дело, — проворчал Заборов, тяжело ступая по ковру.
— Готово все для сражения, — угодливо отозвался Замятин из группы инженеров.
Все, точно ученики, окончившие скучный класс, спешили в кабинет, где в два ряда стояли зеленые «ломберные» столы. На них были разложены нераспечатанные колоды карт, остро отточенные мелки, щеточки в перламутровой оправе, и были зажжены, несмотря на то, что было еще совсем светло, свечи в бронзовых шандалах. Точно там готовилось служение богу азарта и были засвечены ему светильники.
В гостиной остались батюшка, докторша, Матильда Германовна, Петрик и Валентина Петровна.
Матильда Германовна подошла к Валентине Петровне.
— Спасибо, милая, — сказала она, целуя Валентину Петровну в щеку. — Вы чудно играете… Прелесть, как хорошо!.. Вам надо в концертах, а не у нас в трущобе…
Вам в Петербурге, или Одессе так играть!..
Она усадила Валентину Петровну подле батюшки на диване, а сама пошла к Петрику.
— Что, батюшка, — тихо спросила Валентина Петровна. — Не победила я их?
Батюшка не сразу ответил. Его смуглое лицо аскета, с синими тенями было печально.
Он глубоко заглянул в глаза Валентины Петровны и тихо и сердечно сказал: — Нет… Обманывать не стану… Не победили их. Их искусством победить нельзя…
Выпаханные у них души. Им этого не понять — как выпаши не родить хорошего хлеба.
Матильда Германовна, блестящая платьем, зашитым пальетками и камнями на ушах, на груди и на шее, действительно, прекрасная, как Саломея, дышащая зноем страсти, сознающая, что она-то победила, унизив прекрасную офицерскую жену, гибкая и высокая, подошла к Петрику и, завораживая его темным блеском прекрасных, громадных глаз, схватила за руку выше локтя и, почти обнимая его, дыша ему в лицо горячим дыханием красивого чувственного рта, бывшего совсем близко от его губ, стала шептать ему со страстью:
— Какая у вас, Петр Сергеевич, прекрасная жена. Удивительная артистка!.. Вы должны ее очень любить…
Ее колени касались колен Петрика. Обнаженные руки в браслетах из зеленой лазури были необычайно белы. Тонкий запах духов, аромат ее волос и горячего тела опьянял Петрика. Она еще приблизила свое лицо к его лицу и, почти касаясь губами его губ, прошептала:
— Пойдем туда… Сыграйте… Поставь… Не боитесь?… На мое счастье.
Кожаный бумажник со всеми сбереженьями Петрика точно жег его ногу. Петрику хотелось оттолкнуть Матильду Германовну, назвать ее жидовкой. Он чувствовал, как она, точно змея, колдовала его, лишая воли… Но он сейчас же овладел собою.
