— Ах, Гараська, Гараська! Вместо того, чтобы удер-жать, направить…
— По-пьяному, брат, делу. Ничего с ним тогда не столкуешь.
— Ну, вот что… Сегодня ночью ты и весь его кара-ван с лошадьми выходите за город. Приспособьте носил-ки на двух лошадях. Я, Идрис и Порох пойдем его добы-вать.
— И я, — тихо сказала Фанни.
— Зачем?
— Мне так страшно без вас.
Иван Павлович посмотрел на нее. Она побледнела, и тревога и страх светились в ее глазах. Ивану Павлови-чу стало страшно оставлять ее одну, хотя бы с Гараськой и казаками. Все вспоминался Кольджат, где он ее оставил, и вышло хуже. И Иван Павлович согласился взять ее с со-бой.
— Капитана! Капитана…
Кто-то нерешительно дергал за ногу Ивана Павлови-ча. Он так крепко заснул после похода, после волнений, после всех этих разговоров. В фанзе было темно. В дверях стоял хозяин-китаец с ночником, тускло мигавшим у не-го в руке, а дунганин-солдат, обнаженный до пояса, бу-дил Ивана Павловича.
Пора.
Иван Павлович встал и принялся будить Пороха и Идриса.
Дверь в соседнюю каморку приоткрылась, и Фанни вышла к Ивану Павловичу. Она не спала, лицо у нее было бледное, глаза обведены большими темными кругами, веки стали коричневыми, черные зрачки горели больным лихорадочным огнем. Винтовка висела на плече, боль-шой нож — на поясе. Обмявшийся за дорогу армячок облегал ее тело мягкими складками. Из-под кабардин-ской шапки выбились развившиеся волосы, висящие не локонами, а прядками… У нее был больной вид.
— Вам нездоровится, Фанни? — спросил Иван Пав-лович.
— Нет. Я отлично себя чувствую. Но я так потрясе-на. Мне так стыдно за русское имя.
— Приключение, — чуть улыбаясь, сказал Иван Пав-лович.
— Ну, какое же это приключение! Просто свинство одно. А как вы думаете, дядя Ваня, он жив?
— Будем надеяться. Но перенес бедный Василий Иванович, должно быть, немало ужасов. Ну что же, По-рох, готовы? Веревку взяли? Клубок белых ниток есть?
— Все готово.
— Фанни, это я вас попрошу. Нам нужна на всякий случай Ариаднина нить. В этом мраке мы можем заблу-диться и потеряться. Я попрошу вас закрепить эту нитку у ворот нашего постоялого двора и, не выпуская мотка из рук, разматывать его постепенно. Не надо забывать, что тифангуаню очень будет выгодно, если мы запоздаем, чтобы проявить свое полицейское усердие и тогда — мы все пропали… Итак, все готово? Идрис, носилки у тебя? Ну, с Богом.
Кромешный мрак окутал их, едва они вышли из по-лосы мутного света, бросаемого бумажным фонарем чо-фана. Это не был мрак ночи, это был мрак пещеры, мрак дома глухой воробьиной ночью с наглухо закрытыми ставнями. Мрак выдвигался перед путниками, как стена, и инстинктивно они вытягивали вперед руки, чтобы не наткнуться на что-либо. Нигде не светилось ни одно окно, не горел фонарь, не видно было ночника пешехода. В од-ном месте, в углублении, за деревянной решеткой была открытая кумирня. Тонкие душистые свечки, воткнутые в горку песка, догорая, тлели. Их красные огоньки отра-зились в бронзе какого-то бога, и ужасное лицо с громад-ными выпученными глазами и всклокоченной бородой показалось живым. Нервная дрожь потрясла Фанни.
