Вежливый молодой человек, видно, тот самый, который нашел меня в гостинице, подал газеты, журналы:
— Свежие. Почитайте, придется еще обождать.
Спросил, не хочу ли я пить: боржом, нарзан. А, может быть, есть? Рядом буфет.
Я ничего не хотел. Одна мысль: для чего вызвали? И ей в ответ: Гуркин ведь что-то говорил про почетную грамоту,
Нет, мой начальник зря не скажет.
И молодой человек в приемной такой обходительный. Что-то ему известно!
Сижу и жду. И мысли самые радужные. Что грамота? Цветная бумажка в твердой обложке. А приятно! Говорят, получивших грамоту заносят навечно в какую-то особую книгу.
Звонок. Приятный молодой человек идет к двери кабинета, потом возвращается:
— Вас приглашают, товарищ Квин. Ведет бюро Александр Николаевич Шелепин.
Вхожу. Останавливаюсь у двери. Здороваюсь. В ответ что-то неопределенное: то ли «здравствуйте», то ли «катись колбасой».
Осматриваюсь. Человек семь-восемь. И мой рыжий в их числе. Председательствует второй секретарь ЦК ВЛКСМ Шелепин — Михайлов в отъезде.
Перешептываются, Сесть не предлагают. Что-то почетной грамотой не пахнет.
Перебьемся!
Шелепин встает, в руке бумага:
— Слушается персональное дело товарища Квина. Что? Персональное дело? Какое персональное дело? Ушам не верю.
— Прознав о том, что на последнем пленуме ЦК товарищ Иванов был подвергнут дружеской критике за некоторые упущения в работе, Квин повел себя по отношению к нему не как товарищ, душой болеющий за боевого соратника, а, я бы сказал, просто оскорбительно. При всем честном народе, в том числе в присутствии и не членов комсомола, злобно напустился на него, выставив на всеобщее осмеяние... Каково будет мнение членов бюро?
Молчат, уставив взгляды кто куда. А мой рыжий Иванов, запустив руки за спинку кресла и обратив веснушчатое лицо к потолку, сидит так, будто он совсем здесь ни при чем, не о нем будто речь. Правда, на лице горькая обида. Ах, как я его, непорочного, обидел!
— Позвольте объяснить, — решаюсь я: ну, не истуканы же они все, в конце концов, живые нормальные люди! — Я прилетел из Будапешта только вчера утром, к тому же опоздал. Ни о каком пленуме не слышал, кто там кого ругал, понятия не имею.
— Ну вот! — горестно покачал головой Шелепин. — Разве я сказал «ругал»? Я сказал «дружески покритиковали». Вы и здесь, на глазах, передергиваете, товарищ Квин.
— Ну, покритиковали, ну, похвалили. Я совсем не об этом. Когда я стал выступать, он...
— Не он, а секретарь ЦК ВЛКСМ товарищ Иванов, — терпеливо поправил Шелепин.
