Я перевел.
— А где он теперь?
— Сварили и съели.
— Нечего было есть? — сразу же прониклась сочувствием Зоя.
— Господи! И гуси! И ути! И курицы! Да всего полно.
— Почему ж тогда?
— А немцы тогда отступали с Грону. Староста прибежал и приказал сейчас же отрубить кочету голову, Запрыгнет, говорит, на немецкого офицера, а тот возьмет и велит спалить всю деревню.
Словачка сложила посуду в ведро:
— Больше ничего не треба, господин полковник?
Я рассмеялся:
— Был полковником. Вот только вчера разжаловали.
— Еще будете, еще будете. Молодой совсем... Ну, спасибочки, спасибочки вам, добри люди.
Она хлопнула калиткой. Лязгнула щеколда.
— Что ты смеялся?
О, вот уже и на «ты».
— Она назвала меня полковником.
— Будешь!
Мне стало еще смешнее:
— Вот-вот! Она тоже так сказала, что буду.
— Смейся, смейся!.. А ведь зеленоглазые — вещуньи... Мне еще бабушка говорила.
Видно, Зоя была совсем не прочь продолжить наш веселый треп.
Но тут...
Но тут, в самый неподходящий момент, с того конца улицы донесся нестройный девичий хор:
— Зоя! Бегом! Едем! Зойка, скорее!
— Ой! — и понеслась к своей полуторке, небрежно махнув мне на прощанье. — До свидания, старший лейтенант.
— Где? — крикнул я вслед. — Где свидимся? И когда?
— В Москве, конечно. В шесть часов вечера после войны.
Ее немудрящая шутка, гулявшая тогда по всему фронту, вдруг заставила сжаться сердце. Жди! Так только в фильмах бывает!
Я смотрел, как она подбежала к подругам, как те, уже с машины, протянули ей руки, затащили в кузов.
И полуторка тронулась нехотя, протестующе визжа и фыркая клубами черного дыма. Сначала вроде бы ко мне, а потом развернулась и потащилась в обратную от меня сторону.
А Зоя, завязав косынку, снова помахала мне.
Хорошая девчонка!
Веселая! Добрая, миленькая такая. И красивая! А глаза в самом деле зеленые. Или голубые? Или все-таки зеленые?
Вот болван! Смотрел, смотрел во все глаза — и даже глаз не разглядел.
События понеслись, как усталая лошадь, почуявшая вдруг близкий конец пути. Санкт-Пельтен, Баден...
Меня крутило и бросало, как щепку в водовороте. Метался на перекладных, на нашем фанерном По-2, гонялся за нужным человеком на своих двоих. Пасечник совсем не то, что Безвесельный, не давал нашему брату трепаться с хихикающими, остроязыкими, все знающими канцеляристками. Вперед и вперед! И, главное, — дальше и дальше от седьмой гвардейской. Та уже подбиралась к Праге, а я трясся на По-2 к озеру Нойзидлер — там объявился неизвестный никому доселе антифашистский партизанский отряд аж из пяти штыков во главе с католическим ксендзом. Что это? Перевертыши? Попытка по дешевке нажить политический капитал у будущей власти?
