Мы выбежали во двор.
На углу улицы стояла громоздкая телега с большой железной клеткой, забитой разномастной собачней. Псы молча жались друг к другу, глядя грустными обреченными глазами на столпившихся вокруг людей, главным образом, полуодетых женщин, выскочивших из домов на выручку своих любимцев. Женщины кричали, ругались, умоляли отпустить «вон того, черного, с завитушками от ушей», совали собачникам деньги. Бритоголовые парни, здоровые, как их битюги, впряженные в телегу, не обращая на женщин никакого внимания, усаживались на передок, явно готовясь отчалить со своим богатым уловом.
— Вот, вот он Чип! — Аннушка опять ударилась в слезы. — Ну выпустите его, ну, пожалуйста. Такой маленький, такой жалкенький!
Бритоголовые лишь плотоядно усмехались.
— Эй, слушай, парень, — вступил в дело я, определив старшего среди двоих. — Вот ту маленькую собачонку, желтенькую с черным пятном на ухе, надо выпустить.
— С какой такой стати? — нагло спросил собачник, и я сразу понял, что совершил тактическую ошибку, заговорив с ним по-венгерски. Надо было по-русски да покруче.
— Это собственность советской комендатуры.
Он расхохотался:
— У нее что, советское удостоверение личности? Давай трогай! — хлопнул он по плечу своего содельника. — Будем тут всякий бред выслушивать! А у кого документы на собак, приходите на улицу Бакатор, пять, уплатите штраф и получите своих собак или, по крайней мере, те килограммы мяса, что от них к тому времени останутся.
И снова расхохотался, явно довольный своей кровожадной шуткой.
Меня словно ударило под дых.
— Ах ты гад!
Задыхаясь, я вскочил на телегу, вырвал засов собачьей передвижной тюрьмы и раздвинул обе тяжелые дверцы.
Разномастная, разнопородная, разнорослая лавина в полной тишине, обдав меня ветерком, пронеслась мимо и моментально растворилась во дворах, в переулках, в переходах между домами.
Все толпившиеся вокруг повозки стояли с раскрытыми ртами. Оба собачника с ненавистью смотрели на меня, готовые разорвать на куски. Старший не выдержал, спрыгнул с передка телеги, схватился за рукоятку бича, бросив одновременно грязное ругательство.
Я положил руку на кобуру.
— Спокойнее, спокойнее, собачье пугало!.. Товарищ боец, а вы что стоите и смотрите, как в кино? — обратился я к часовому у входа в отделение. — Гоните прочь эту нечисть от вверенного вам объекта! Вам что, непонятно, кто перед вами?
Он словно опомнился, приложил к плечу приклад и клацнул затвором.
Бритоголовый вскочил на передок и щелкнул бичом. Опустевшая собачья повозка понеслась вскачь, не разбирая пути, и скрылась за первым же углом.
