Правда, Николай Николаевич однажды высказал такое предположение, что это чинят сами же немцы, дабы разжечь ненависть к партизанам. Кто их разберёт теперь? Война – она заставляет и так подличать.
– Стой, поп! – вдруг прервал раздумья отца Александра чей-то весьма недружественный голос. Батюшка остановился.
Из леса на дорогу вышел закатовский парень Лёша Луготинцев, оглянулся по сторонам и добавил:
– Стой. Ты уже приехал куда надо.
– Здравствуй, Алексей Божий человек, – приветливо откликнулся отец Александр, слезая с велосипеда. Он обомлел, поняв всё, и старался как можно скорее вернуть самообладание, стряхнуть с ног проклятую трусость. А она именно в ногах у него находилась – они стали ватными и тяжёлыми…
– Это ты у нас Божий, – сказал Луготинцев мрачно. – А я – советский человек, понятно?
– Понятно.
– Это хорошо, что понятно. Давно я мечтал так повстречаться. И вот, наконец…
Он ещё раз оглянулся по сторонам и сунул руку в карман за пистолетом.
– Так ты исповедоваться хочешь? – спросил отец Александр.
– Это с какого рожна? – усмехнулся советский человек.
– Я так понимаю, ты собираешься убить меня.
– Молодец. Тепло. Я б даже сказал, горячо. – Пистолет покинул карман и сверкнул на солнце потусторонней воронёностью.
– Ну а коли так, то перед тем, как казнить меня, ты мне расскажешь, что, да как, да почему. Верно?
– Можно и рассказать.
– Вот и будем считать, что это твоя исповедь. Сядем вон там, на сухом пригорке.
– Ну-ну. Давай, пока никого нет.
И они сели друг с другом рядом. Луготинцев держал пистолет, целясь батюшке в ногу.
– Ну и чем я тебе так не угодил? – спросил батюшка простодушно.
– Ты мне? А всем, – ответил убийца. – Ты напакостил в самую серёдку моей жизни! Туда, где если кто напакостит, то я того на куски рвать буду.
– Ох! Да как же я так? Когда успел?
– Слушай и не перебивай меня, поп, раз уж взялся слушать! Ты откуда взялся здесь такой? Кто тебя звал сюда, балаболку? Кому ты здесь нужен? А я скажу, кому. Немцам. И предателям Родины. Между прочим, это я обстрелял тебя и твоего немца. А было это в день Ледового побоища. Знай это. Здесь – моя земля, и немцу по ней не ходить. А заодно и тебе с ним. Я родился и вырос в Закатах. Здесь у меня была первая и последняя любовь – Маша Торопцева.
– Николай Николаича…
– Дочка. У нас был клуб имени товарища Кирова. В том клубе я ей в любви объяснился. Мы поклялись вечно любить друг друга. Я ушёл в армию, а она меня ждала. Но пришли немцы. Фашист застрелил её на озере… Я бы в том клубе потом сделал мемориальное стекло: Мария Торопцева, погибла от рук немецко-фашистских захватчиков. Но тут появился ты и осквернил то, что было для меня свято – клуб нашей любви. Ты превратил его в свою церковь. У людей отобрал радость. Так что ты не только передо мной, ты перед всеми людьми виноват! Ты призываешь их служить врагу. И потому я тебя убъю!
