Кусок сыра и краюха хлеба, спрятанные в рукаве, начали колотить меня по ноге, я перестала повторять про себя письмо сына, Жана, и принялась напевать веселую песенку. Из-за деревьев раздавались самые разные звуки: трещали ветки, шуршали листья, подавали голоса животные. С каждым новым шагом я ожидала, что из густых кустов, растущих по обеим сторонам дороги, появится неведомое чудовище и схватит меня. Я подумала о мадам ле Барбье, которая прошла через лес накануне вечером, после того как Жан де Малеструа отказал ей в ее просьбе. Строений вдоль дороги немного, а постоялые дворы слишком дороги даже для состоятельной горожанки. Она покинула аббатство уже после заката, с факелом в руке. Думаю, рука у нее сильно болела, когда она наконец добралась до дома.
Я боялась; страх в этом лесу – вещь нормальная, поскольку здесь полно диких зверей. Не легендарных золотых львов из Эфиопии и не белых медведей севера, которых наши храбрые рыцари убивали мечами, украшенными драгоценными камнями, – слушать об этих подвигах холодными вечерами, у очага, – безмерное удовольствие.
Здесь водятся мерзкие твари с клыками и спутанной шерстью, они с громким фырканьем роют землю, а их маленькие, налитые кровью глаза горят злобным огнем на слишком массивных, уродливых головах.
Именно в таких зарослях, как эти, неподалеку от дворца в Шантосе, Ги де Лаваль, отец милорда Жиля де Ре, был растерзан диким кабаном.
Решение прогуляться в тот день в лесу было ознаменовано недобрыми предвестиями с самого начала, по крайней мере так мне сказал Этьен. Любимая лошадь милорда подвернула ногу, а его обычный страж и спутник заболел и не мог покинуть отхожее место даже затем, чтобы произнести молитву об исцелении, не говоря уже о том, чтобы отправиться на охоту. Эти ужасные обстоятельства, так мы все считали, были делом рук дьявола. И его же творением являлся отвратительный кабан, которого Ги де Лаваль давно хотел поймать. Если бы милорд Ги не стал жертвой стремления исправить неудачно начавшийся день, он никогда не сделал бы того, чего делать не следовало – и о чем известно даже начинающему охотнику, – не встал бы прямо перед кабаном, превратившись из охотника в жертву.
Двое лесничих пронесли его по ухабистой местности на сделанных кое-как носилках, в то время как он сам удерживал руками собственные внутренности.
– Он ни за что не хотел убрать от живота руки! Мы не смогли посадить его на лошадь…
Я никогда не забуду этого зрелища, боль и ужас на лице, чувства, незнакомые храброму охотнику, человеку, который постоянно заботился о том, чтобы наш стол ломился от яств. Поползли самые разные слухи, прозвучало множество обвинений, но в конце концов возложить вину на чьи-нибудь плечи не удалось.
