В октябре, поймав посланца “вора” попа Харитона и под пытками добившись от него нужных признаний (от которых Харитон потом отрекся), сфабриковал обвинение в “заговоре”, и патриотическая оппозиция в правительстве — патриарх Гермоген, Воротынский и Андрей Голицын, была отстранена от руководства и взята под домашний арест. Всплыла и проблема жалования оставшемуся в Москве 6-тысячному польскому войску. Снова фуражиры от рот поехали собирать “кормы” в провинцию. И вели себя соответствующе. Маскевич отмечает в дневнике: “Наши ни в чем не знали меры; они не довольствовались тем, что с ними обходились ласково, но что кому понравилось, то и брали, хотя бы у помещика жену или дочь”. Тут уж бояре стали доказывать, что это лучший способ взбунтовать народ. Выезды прекратили, стали платить из московской казны, переплавляя в монеты ювелирные изделия. Но оказавшись в Москве хозяевами, поляки и здесь стали вести себя нагло и грубо. По доносам Андронова Гонсевский казнил людей без суда, конфисковывал поместья и имущество, раздавая своим сторонникам.
Легенды о предательстве “семибоярщины” в целом некорректны. В полном составе она так и не существовала, и половина ее держалась патриотических убеждений. Но после разгрома оппозиции безвольный Мстиславский целиком пошел на поводу у поляков. Да он больше почти и не котировался, всем заправляли Гонсевский, Михаил Салтыков и Андронов, а оставшиеся в Думе бояре очутились в положении заложников, с одной стороны страшась поляков, а с другой — бунта черни против поляков. И Мстиславский, Салтыков и иже с ними отправили послам в королевский лагерь новый наказ — соглашаться уже и на присягу Сигизмунду. И требуя, чтобы они приказали сдаться Смоленску.
Впрочем, Смоленск не возражал против того, чтобы “целовать крест” Владиславу — но с тем, чтобы король снял осаду и вывел армию. А как раз это поляков не устраивало. Они настаивали, чтобы в крепость впустили их войско. Послы посовещались между собой, и Филарет обозначил твердую позицию: “Нельзя никакими мерами пустить королевских людей в Смоленск. Если мы впустим их хоть немного, то уже нам Смоленска не видать более”. А наказы бояр посольство отвергло, заявив, что делегация посылалась не от Думы, а от Земского Собора, поэтому примет лишь инструкции с подписями патриарха и земских сословий. Поляки настаивали, грозили, послы стояли на своем. В Москве Салтыков и Гонсевский пробовали уговорить патриарха подписать грамоту к послам и смолянам. Гермоген отверг требования. А послы отвергли новые инструкции без его подписи. Их взяли под стражу. И 21 ноября последовал четвертый штурм Смоленска. Мина в тысячу пудов пороха взорвала одну из башен и часть стены. Но позади городских стен смоляне успели возвести земляной вал “вышиной в два копья”, к пролому быстро подтянули пушки, и три атаки интервентов были отбиты.
