Когда голос кукушки смолк и наступила тишина, дядя спросил:
— Ты выучил уроки?
— Да. Еще вчера перед сном.
— А что снилось тебе?
— Доска. Пифагоровы штаны. Пенсне нашего математика. И добрые глаза Войка.
— Кто этот Войк?
— Не знаю.
Я действительно не знал, кто такой Войк, и не знаю даже сейчас. Зло мне казалось непознаваемым, даже если оно сидело на соседней парте.
— Какой-то Войк звонил на днях ко мне в контору, спрашивал — не нужен ли мне бухгалтер. У него приятный голос. Не отец ли это случайно твоего одноклассника?
— Нет. Его отец живет в Харбине.
Дядя идет не спеша. Люди с глубоко развитым чувством собственного достоинства редко спешат. У них с временем совсем другие отношения, чем у людей суетливых, торопливых, всегда боящихся куда-нибудь опоздать.
Дядино время имеет символ: толстые карманные часы с солидной крышкой и золотыми стрелками. Эти часы показывают время точно. Да и показывают ли? Скорее, они его хранят и делятся им, дарят время владельцу.
Эти часы помогают дяде чувствовать полноту жизни. Иногда дядя вынимает их из кармана и, раскрыв крышку и поднеся к уху, с наслаждением вслушивается. Ощущение такое, что у часов есть какая-то тайна и, тикая, часы делятся этой тайной с дядей, отмеривают эту тайну, потому что эта тайна выражается в числах и не сопротивляется отмериванию. Но в этом отмеривании есть что-то доброе и красивое, похожее на музыку.
Послушав тиканье часов, дядя закрывает крышку и неторопливым движением кладет часы в специальный карман клетчатых хорошо выутюженных брюк.
Дядя сам чем-то похож на свои карманные часы. Он, не видя цифр и стрелок, точно угадывает время, ошибается не больше чем на четверть часа. И все же, не доверяя себе, просит меня сказать, который час.
Часы эти он купил, когда жил в Гонолулу. Купил он эти часы у диккенсовского старичка, торговавшего старьем. Это были старые часы, может когда-нибудь тикавшие в кармане у добряка Пикквика.
Жил ли дядя когда-нибудь в Гонолулу? Может, жил, а может, и не жил.
Гонолулу был чем-то похож на контору в кирпичном доме, давно поселившуюся в моих снах и изредка из снов переселявшуюся в действительность.
Не доходя до кирпичного дома, дядя замедляет шаги и, внюхиваясь в запах духов, спрашивает.:
— Дама?
— Да, но довольно пожилая.
— Знакомая?
— Нет. Незнакомка.
Когда женщина поравнялась с нами, дядя, опираясь на ореховую трость, кричит на меня:
— Нерасторопный разгильдяй! Когда я наконец избавлюсь от тебя и найду другого услужливого и аккуратного работника!
