Шматко, длинный, нескладный, шагал среди колонны, мокрый и красный, словно только что вышел из жаркой бани. У перехода через мостик Гвоздь прислушался к пению птиц, подморгнул соседу и проговорил нарочито громко, оскалив искривленные, желтые и на редкость крупные зубы:
- Скажи ты, концерт какой! Вот встречают! Раньше, наверно, царя так не встречали, а вы носы повесили. А ну, выше головы!
Щуплый сосед не понял его, спросил:
- Какой концерт? Где?
Сашка снова подморгнул ему:
- А ты прочисть уши, чего ртом-то слушаешь?
- Прекратить разговоры! - крикнул конвойный слева. - Ну-ка, ты, с мозолями на пятках, - обратился он к Шматко, - займи место в голове колонны! Может, поменьше будешь болтать!
- Никак нет, гражданин охранник! - бросил Сашка. - Я с детского возраста словесным поносом страдаю. Врачи рекомендуют абсолютный покой и усиленное питание. Здесь это особенно кстати.
Михаил смотрел на затылок Шматко и думал:
"Он и здесь чувствует себя как дома. Легко такому жить..."
*
После судебного процесса Степан Ковальчук долго не мог прийти в себя. Жил теперь без улыбки, замкнуто, осторожно. Даже на работе, где он старался забыться, ему чего-то не хватало. Случившееся преследовало его. Внимательный и целеустремленный в прошлом, теперь Ковальчук был слишком рассеянным: на вопросы товарищей часто отвечал невпопад, иногда начинал разговаривать с самим собой. Первое время все эти "странности" вызывали улыбки на лицах шахтеров. Одни думали, что он вчера "перехватил" спиртного, другие искали разгадку в семейной жизни бывшего бригадира. Только любознательный забойщик Сеня Шапочка серьезно расценивал его душевный и умственный разлад. Однажды, наблюдая за Ковальчуком, Шапочка собрал товарищей и сказал им серьезно:
- Вы зря, хлопцы, смехом рты надрываете. У человека психическое расстройство, а вы смеетесь. Степан потерял друга. Нервы у него... Лечиться бы надо.
Горняки задумывались.
Ночами Ковальчуку было еще хуже. Спал неспокойно, часто бредил, выкрикивая что-то грубое и бессвязное. Особенно изводил его гнетущий образ Гришки Федько. Стоило сомкнуть глаза, как перед ним в ту же минуту появлялся Гришка, пьяный, в изорванной клетчатой рубашке и в измятой кепке, посаженной на затылок. Он нагло и беззастенчиво подходил к его койке, будил Стефу и, показывая ей на Степана, говорил зло и ядовито:
- Жалкое существо! Как ты можешь спать с этим грязным негодяем? Он обманул не только суд, но и тебя. Мерзкий трус дошел до самой подлой низости: загнал в тюрьму невинного товарища, а сам бесстыдно отсыпается в твоих объятиях. Нет, не будет ему пощады! Я задушу его, слышишь - задушу!
