- Что ж, давай рискнем.
На следующий день, поздно вечером, Шматко вышел из подразделения, через полтора часа он преодолел передний край противника и благополучно выбрался на широкую лесную поляну, где несколько дней тому назад гвардейцы так яростно и стойко отбивали атаки врага. Погода была мрачная, как и вчера. В разрывы черных, тяжелых туч изредка выглядывала полная желтоватая луна, отбрасывая мертвый свет на замолкнувшую поляну. Шматко сливался с землей. Он уже осмотрел десятка два трупов, но знамени не обнаружил. "И все-таки знамя тут, знамя с мертвыми воинами", - подумал автоматчик.
Недалеко в стороне прошел взвод немецкой пехоты. Шматко припал к трупу, затих. Гитлеровцы проследовали дальше. Они шли или подменять какое-то подразделение, или усиливать его.
Еще через час Шматко уже ползал по опушке леса. Позади знакомо постукивали пулеметы, в черное небо поднимались ракеты, ярко освещая передний край. Снова показалась луна. Автоматчик прилег и сразу же увидел впереди себя труп в серой шинели. Подполз ближе, осмотрелся. Лес молчал. Труп лежал между обломками дубов, на краю бомбовой воронки. "Кто-то из наших", - решил Шматко, подползая еще ближе к убитому. Луна на несколько минут скрылась. А когда она показалась снова, гвардеец уже расстегнул шинель на мертвеце и бережно снимал с него знамя, облитое кровью.
- Я донесу его, донесу! - шептал Шматко, обращаясь к застывшему знаменосцу. - Прощай, гвардии старший сержант! Мы скоро придем сюда, мы по-братски тебя похороним. Прощай!
Перед рассветом мокрый и ослабевший Шматко вошел в землянку Смугляка, поддерживаемый двумя автоматчиками. Ноги плохо слушались. Он опустился на койку и проговорил устало:
- Знамя на мне, снимайте.
На этот раз Шматко спал больше суток.
*
В боях Михаил Смугляк постепенно забывал свое прошлое. Собственно, об этом и думать некогда было: с утра до вечера и с вечера до утра он находился в роте, давал нужные указания, вместе с автоматчиками питался и спал в одной землянке и очень часто уходил с ними в боевое охранение переднего края. Солдаты привыкли к своему командиру: при нем делились между собой самыми сокровенными думами и мечтами и даже читали глубоко интимные письма.
Как-то вечером ефрейтор Борис Кочин получил письмо от дальней и, по его словам, доброй родственницы, которая сообщала ему, что его молодая жена, Машка, уже долгое время путается с хромоногим бригадиром колхоза, с Акимом Тяпиным, и что недавно она тайно выжила четырехмесячный плод, потом заболела и чуть не скончалась. А он, хромой кобель, для войны не годился, а брюхи набивать бабам приспособился, не подумал даже отвезти тогда Машку в районную больницу к специалисту-акушеру.
