В воскресный вечер все произошло так, как намечалось. Смугляк и Шугай стояли впереди прихожан и усердно молились. Старый поп сразу обратил на них внимание. Смугляка, одетого в немецкую форму, он принял за военного начальника, а Ивана Андреевича, с большими усами, похожими на крылья чайки, за старосту соседнего села. В своей проповеди отец Никон на этот раз говорил о том, что советские войска выдыхаются, что партизаны расходятся, дисциплина упала, приближается "неотвратимый час справедливой расплаты с безбожниками".
- Врешь, сатана! - не вытерпел Шугай, вытаскивая из-за пазухи трофейный парабеллум. - Врешь, черт долгогривый! - повторил он, делая шаг вперед. - Не мы выдыхаемся, а фашисты отощали.
Отец Никон сначала застыл, разинув рот, потом попятился назад и упал. Удивленные прихожане ахнули и снова замолчали, не зная, что делать. Поп скончался от разрыва сердца. А партизаны исчезли из Лужков так же внезапно, как и появились. Никто в селе не пожалел о кончине отца Никона.
Не успел Смугляк передохнуть в теплой землянке, как его срочно вызвали в штаб отряда. Там был только комиссар. Несмотря на тусклый свет коптилки, Михаил хорошо разглядел его лицо. Оно было строгим и недовольным. Неужели что-то случилось? Комиссар предложил Смугляку новую, еще пахнущую сосной табуретку, а сам несколько раз прошелся по комнате.
- Вы, товарищ Смугляк, напоминаете мне моего отца, - наконец, негромко и сдержанно заговорил он, присаживаясь к столу. - У своенравного старика была странная привычка припугнуть соседа-попа...
"Уже знает о вылазке", - догадался Михаил.
- Вся Сосновка, - продолжал комиссар, - только и говорила, бывало, о проделках Григория Исакова. Но мой отец тогда был сугубо гражданским человеком, притом старого покроя. А вы?
Смугляк поднял голову. "Сосновка... Пепелище... Старый Григорий Исаков и... внучка", - промелькнуло в его памяти. Перед ним ожила знакомая картина: обгорелые деревья, грачи, рыжебокая русская печка и старик, подпоясанный обрывком веревки...
- Между прочим, я знаю вашего отца, - сказал Смугляк совершенно неожиданно для комиссара. - И дочь вашу знаю. Хорошая девочка. Вместе когда-то на Сосновском пепелище картошку ели.
Комиссар вздрогнул. Глаза его потеплели, голос как-то сразу стал мягче, роднее.
- Говорите, говорите, - попросил он.
- Это было года два тому назад, - продолжал вспоминать командир группы партизан. - Весной, в самую распутицу, я возвращался из госпиталя в свое подразделение. Недалеко от дороги заметил пепелище, обгорелые деревья. Возле уцелевшей печки копошились старик и девочка. Я подошел к ним. Познакомились. Они угостили меня хорошей горячей картошкой, а я их солдатским хлебом и салом. Старик рассказал мне о сыне-политруке, о вас, а потом попросил меня передать вам привет, если я вас встречу. И вот я вспомнил...
