Большинство вечеров я бегал вокруг дома, воображая, будто езжу на мотоцикле, затем запирался в своей комнате и слушал радио. Однажды ночью ди-джей поставил песню «Big Bad John» («Большой плохой Джон») в исполнении Джимми Дина (Jimmy Dean), и в тот момент я совершенно потерял голову. Она как косой скосила всю мою скуку. Песня была мощная и стильная: это было круто. “Есть! Я нашёл, — подумал я, — это то, что я искал”. Я так много раз звонил на радиостанцию, чтобы заказать «Big Bad John», что, в конце концов, ди-джей сказал мне, чтобы я прекратил звонить.
Когда началась школа, всё повторилось в точности, как в Энтони. Дети дразнили меня, и я снова должен был пустить в ход кулаки, чтобы остановить их. Они высмеивали мои волосы, мое лицо, мои ботинки, мою одежду — ничто не оставалось без внимания. Я чувствовал себя, как головоломка с одной потерянной частью, и никак не мог понять, что же это за часть и где её следует искать. Тогда я присоединился к футбольной команде (football — речь идёт об американском футболе), потому что насилие было единственной вещью, которая заменяла мне любой смысл и дарила ощущение власти над другими людьми. Я делал это первоклассно, и, хотя я играл и в нападении, и в защите, я преуспевал именно как защитник на последней линии, где я мог крушить куотербэков (разыгрывающих). Мне нравилось делать больно этим засранцам. Я был абсолютным психом. Я мог так завестись на поле, что иногда срывал с себя шлем и начинал лупить им других ребят, точно так же, как это было с моей «Apollo 13» в Энтони. Мой дедушка до сих пор говорит мне: “Вы играете рок-н-ролл точно так, как будто играете в футбол”.
Через футбол постепенно пришло уважение, и через футбол же пришло признание со стороны девчонок. Они начали замечать меня, а я начал замечать их. Но как только я, наконец, начал находить для себя хоть какую-то нишу, бабушка и дедушка снова переехали. Теперь это был Джером, штат Айдахо (Jerome, Idaho), и я снова должен был начинать всё сначала. Но на сей раз, было отличие: благодаря Джимми Дину, у меня теперь была музыка. Я мог слушать радио по десять часов в день: «Deep Purple», «Bachman-Turner Overdrive», «Pink Floyd»… Однако первой записью, которую я приобрёл, была «Нильсон Шмильсон» («Nilsson Schmilsson») в исполнении Гарри Нильсона (Harry Nilsson). У меня просто не было выбора.
У одного из моих первых друзей, жлоба по имени Пит (Pete), была сестра — загорелая белокурая провинциальная горячая штучка (hottie). Она всегда ходила в коротких обрезанных джинсах, что вызывало у меня приступы желания и паники одновременно. Ее ноги были словно золотые арки, и каждую ночь всё, о чём я мог мечтать, лёжа в кровати, было то, как хорошо было бы вогнать между ними. Я следовал за нею повсюду будто клоун, спотыкаясь о собственные ботинки. Она болталась в аптеке, киоске с содовой водой и в магазине грампластинок, где, когда я, наконец, скопил достаточно денег, чтобы купить альбом «Fireball» группы «Deep Purple», она так улыбнулась мне своими большими белыми зубами, что внезапно я обнаружил, что покупаю «Нильсон Шмильсон», только потому, что она упомянула о нём.
