x x x
Я наполовину ожидал, что джунгли попробуют помешать нашему отправлению, направив на нас легионы жуков, змей и всего прочего, чего только можно наслать на нас; однако путей мы достигли без происшествий. Черный поезд дожидался, загнувшись вокруг подножья зеленого холма. Молодой поезд, сверкающий, без рубцов. Я надеялся поехать на поезде Санта Клауса — я по крайней мере бы знал, что он сможет доехать. Мы забрались в один из вагонов и меньше чем через пять минут покатили.
Мне хотелось бы громогласно рассказать вам о путешествии, потому что оно заслуживает описания большого, яркого и шумного, однако мир не пел мне такую песню, и я ограничусь своим обычным голосом. Все началось достаточно ординарно. Энни продолжала злиться на меня за принуждение, но была более напугана, чем зла, и сидела, пришивая заплатки на колени джинсов. Я следил из дверей вагона за проносящимися холмами, думая, что, может быть, не стоило втравливать в это Энни, что, может быть, милосерднее было просто уйти, не проронив ни слова. Я рад был снова оказаться на ходу. Может быть, в этой вселенной и нет ни ритма, ни резона, но я не мог согласиться с тем, что кучка хобо попала За-Черту просто потому, что они все провалились в одну и ту же трещину, и хотя я тоже был испуган, как никогда раньше я испытывал восхищение. Я не просто разыскивал новое место, куда просочиться, не просто новый город, где я мог бы суетиться и продавать по дешевке талоны экстренной продовольственной помощи ради крэка; я ощущал себя исследователем, авантюристом, пронзающим неведомое. Может быть, это настроение было фальшивым, дутым, но уже очень давно я не воспринимал себя в таком ясном свете, и поэтому не желал портить ощущение слишком глубоким анализом ситуации.
Я попробовал заговорить с Энни, но до этого она еще не дошла. Тем не менее, когда мы отъехали примерно на милю, она подползла и пристроилась под моей рукой и так мы сидели добрый час, пока поезд не начал выкручиваться из холмов. В провалы меж ними мы видели, что под высоким солнцем разлеглась желтовато-зеленая равнина, а по ней рассыпаны ярко-голубые пятна озер. Пение ветра в поезде и ослепительный свет придавали всему надежду, как и густой запах гниющих болот, пока мы спускались на равнину. Она напоминала ту, что я пересек с Писцинским, покинув Кламат-Фоллс, с небольшими островками твердой почвы здесь и там, на которых росли деревья, чьи извитые стволы напомнили мне пинии Монтеррея, но листья их были лентообразными, полощась на ветру, словно вымпелы. Никаких следов жизни, хотя я предполагал, что в озерах, да и тех протоках, что питают их, водится рыба. Вид был радостный, но вскоре он надоел, нескончаемая панорама тростников, озер и корявых деревьев. Казалось, поезд летит мимо одной и той же сцены, повторяя ее снова и снова. Наше первоначальное возбуждение постепенно прошло, и мы уселись возле боковой стенки вагона, поедая сушеную рыбу и джунглеры, разговаривая, но только чуть-чуть, просто "Передай рыбу", "Хочешь воды?", или "Ты окей?". Скорее успокаивающий шум, чем разговор.
